А что еще хуже, подведут свидетели во время суда. Сторож, который Максима утром возле «феррари» заметил, с бодуна решил, что видел его днем. Человеку любую мысль можно внушить. А что, если потом ему покажется, что это был вовсе и не Максим? Стоп! Кто еще мог укатить с Катей? Помнится, она сравнивала его с каким-то учителем. Кто бы это мог быть? Шведов подошел к бутылке и налил себе еще.
Вспомнил! Как же? Налакалась и болтала спьяну о самом директоре лицея, Заломове. Дескать, не один он, Шведов, такой у нее взрослый дяденька был! Вот директор их лицея, Заломов, мужчина что надо! И про мускулы, и про тело натренированное что-то бормотала.
Надо вспомнить. Учитель и ученица! А что? Очень даже романтическая история! Поверят? А он, Шведов, ей тогда поверил? Не очень-то. Он ей прямо сказал, вряд ли такой, как Заломов, с ней свяжется. Она завелась и письмо какое-то в нос ему сунула для доказательства своих подвигов. Только ему было не до письма. Тело волновало больше, чем выяснения, кто до него им пользовался.
Кстати, где письмо? Он за собой все, что мог, в машине подчистил. Даже в сумку к девчонке залез. Может, следы какие-нибудь юная леди оставила: время встречи, где, когда, а также фамилию или имя его, Шведова. В сумочке, кроме письма, жвачки и помады, ничего не оказалось. Взял он его, а потом… что он сделал? Мысли от алкоголя путались. Вспомнил! Вещи свои он в сейф запер, чтобы в спокойной обстановке с ними разобраться.
Сейф бесшумно распахнулся. Ага, вот и сорочка, вымазанная в грязи, и брюки, испачканные свежей травой. Он их в пакет туго свернул. Куда же он эту записку сунул? Не выронил ли? Нет! Вот она! Из кармана брюк вывалился тетрадный листок. Однако даже не записка, а целое послание Татьяны к Онегину! Шведов надел очки. Последнее время глаза мелкий шрифт отказывались читать.
«Дорогой и любимый Кирилл… — дальше шел пропуск, и на следующей строчке неразборчиво отчество: — Петрович. Я больше так не могу. Когда я засыпаю, то вижу ваши, — слово „ваши“ перечеркнуто и написано „твои“, — губы, глаза и руки и еще, как тогда, помнишь, ты учил меня ездить на мотоцикле. Твои руки обнимали меня. Я чувствовала дыхание сзади и тащилась. Я видела ваше лицо так близко, когда оборачивалась назад, ваши губы, я представляла, как они целуют меня, а не ее. Вы слышите? Я ее ненавижу! Вы один-единственный. Такого больше нет. И мой! Только мой! Если ты изменишь мне, я наложу на себя руки. Я буду ждать тебя столько, сколько бы ни потребовалось! Запомни — я убью себя! Я уже знаю, как это сделать! Мы встретимся с тобой на том свете. Тогда ты точно будешь только моим. Мы будем обниматься, как тогда на мотоцикле. Навеки твоя Катя».
