– Оп-па, – только и выдавил я.
«Эскулапом» у нас именовали личного врача Арнольда Тарасовича, маленького то ли китайца, то ли корейца по имени то ли Хан, то ли Чан. Периодически шеф решал, что кто-то из нас нуждается во врачебной помощи, и вызывал этого типа в редакцию. Ну а тот при помощи иголок, курительных палочек и собственных пальцев творил чудеса, несовместимые с научной картиной мира.
Я сам видел, как он за пару минут вылечил Борю Герца, нашего рекламщика, от сильнейшей простуды. Хрусть, щелк, и Герц, только что загибавшийся, помчался на рабочее место.
Появление эскулапа означало, что шеф всерьез обеспокоен моим здоровьем.
Мы пересекли приемную, в честь субботы лишенную Танечки, и без стука вошли в кабинет.
– Раздевайся! – приказал растекшийся в кресле шеф. – Пока Чен (ага, все же Чен!) тебя посмотрит, ты будешь рассказывать. Что, кто, куда, как и зачем – с малейшими подробностями.
Когда он начинает выражаться таким образом, остается только безропотно повиноваться.
Так что моя рубаха оказалась на спинке стула, узкоглазый Чен, похожий на Будду в белом костюме-тройке, принялся исследовать мой торс, а я приступил к изложению событий вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. Пару раз пришлось прерваться на недовольное кряхтение – когда эскулап добрался до особо болезненных синяков на ребрах, – но с грехом пополам я рассказ закончил.
– Ясно, – сказал шеф и посмотрел на Чена. – Что?
– Ушибы, – ответил тот шелестящим тонким голосом. – Его били очень аккуратно, почти вежливо.
– Так, так, – Арнольд Тарасович побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и внезапно преобразился. Сонные обычно глазки засверкали, движения стали резкими, лицо сделалось свирепым.
Он, конечно, тиран и самодур, но за своих стоит не то что горой, а целыми Гималаями. Сам ради того, чтобы очередной номер вышел вовремя, вынет душу из всех, начиная от выпускающего редактора и заканчивая последним верстальщиком, но стоит кому из посторонних наехать на того же верстальщика – ой, мама, только успевай прятаться…
Я помню, что он сделал с прицепившейся к Антону миграционной службой.
Смял в кашу, уничтожил, выставил на посмешище и заставил извиняться.
– Значит, так, – шеф чуточку повысил голос, и это означало, что он в настоящей ярости. – Ты пока остаешься в редакции и работаешь над статьей. Из сейфа возьмешь свой пистолет…
Я скривился – с оружием выучился обращаться еще в армии, стреляю неплохо, разрешение давно оформлено, но не особо люблю это дело, поскольку считаю, что пушка в зубах только притягивает агрессию и что хорошо подвешенный язык – куда более сильная штука, чем «кольт» или «глок».
