Приехав в Петербург, старик явился во дворец, где жил Потемкин, назвал себя и был тотчас же введен в кабинет князя.
Дьячок хотел было броситься в ноги светлейшему, но Потемкин удержал его, посадил в кресло и ласково спросил:
— Зачем ты прибыл сюда, старина?
— Да вот, Ваша Светлость, — отвечал дьячок, — пятьдесят лет Господу Богу служил, а теперь выгнали за неспособностью: говорят, дряхл, глух и глуп стал. Приходится на старости лет побираться мирским подаяньем, а я бы еще послужил матушке-царице — не поможешь ли мне у нее чем-нибудь?
— Ладно, — сказал Потемкин, — я похлопочу. Только в какую же должность тебя определить? Разве в соборные дьячки?
— Э, нет, Ваша Светлость, — возразил дьячок, — ты теперь на мой голос не надейся; нынче я петь-то уж того — ау! Да и видеть, надо признаться, стал плохо; печатное едва разбирать могу. А все же не хотелось бы даром хлеб есть.
— Так куда же тебя приткнуть?
— А уж не знаю. Сам придумай.
— Трудную, брат, ты мне задал задачу, — сказал улыбаясь Потемкин. Приходи ко мне завтра, а я между тем подумаю.
На другой день утром, проснувшись, светлейший вспомнил о своем старом учителе и, узнав, что он давно дожидается, велел его позвать.
— Ну, старина, — сказал ему Потемкин, — нашел для тебя отличную должность.
— Вот спасибо, Ваша Светлость; дай тебе Бог здоровья.
— Знаешь Исакиевскую площадь?
— Как не знать; и вчера и сегодня через нее к тебе тащился.
— Видел Фальконетов монумент императора Петра Великого?
— Еще бы!
— Ну так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на месте, и тотчас мне донеси.
Дьячок в точности исполнил приказание.
— Ну что? — спросил Потемкин, когда он возвратился.
— Стоит, Ваша Светлость.
— Крепко?
— Куда как крепко, Ваша Светлость.
— Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай, да аккуратно мне доноси. Жалованье же тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой.
Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина. [56, с. 299–301.]
Потемкин очень меня (Н. К. Загряжскую) любил; не знаю, чего бы он для меня не сделал. У Машиньки была клавесинная учительница. Раз она мне говорит:
— Мадам, не могу оставаться в Петербурге.
— А почему?
— Зимой я могу давать уроки, а летом все на даче, и я не в состоянии оплачивать карету либо оставаться без дела.
— Вы не уедете, все это надо устроить так или иначе.
Приезжает ко мне Потемкин. Я говорю ему:
— Как ты хочешь, Потемкин, а мамзель мою пристрой куда-нибудь.
