.
То обстоятельство, что в стихотворении Бродский обозначает главную улицу с большой буквы (наряду с категориями Времени и Пространства), вероятно, кроме топонимического, имеет и ироническое значение. Трудно понять причины такого несправедливого отношения поэта к Анн-Арбору, название которого в стихотворении, кстати, тоже скрывается за условным обозначением: "скромный городок". Возможно, причины неприятия поэта прояснятся при обращении к его прошлому.
В эссе "Меньше единицы" (1976), рассказывая о своих детских впечатлениях о родном городе, Бродский вспоминает "серые, светло-зеленые фасады в выбоинах от пуль и осколков, бесконечные пустые улицы с редкими прохожими и автомобилями". Облик города, недавно пережившего войну, — "облик голодный — и вследствие этого с большей определенностью и, если угодно, благородством черт" навсегда остался в его памяти. "За этими величественными выщербленными фасадами, — писал Бродский, среди старых пианино, вытертых ковров, пыльных картин в тяжелых бронзовых рамах, избежавших буржуйки остатков мебели (стулья гибли первыми) — слабо затеплилась жизнь".
Может быть, память о величественных фасадах предопределила сниженное отношение поэта к Анн-Арбору, в котором Пространство и Время теряют свою монументальность, "скидывают бремя величья" и воплощаются в скромном облике "Главной улицы" и "циферблата колониальной лавки".
Ироническое замечание Бродского о "пасторе", который "бы крестил автомобили", "если б здесь не делали детей", не так уж далеко от истины. Церковь в жизни американцев нередко приобретает бытовое значение: на службу приходят, чтобы встретиться со знакомыми, обсудить последние новости, развлечься. В маленьких городках не так уж много мест, где можно провести воскресный досуг. Смена религии — явление весьма обычное для Америки и может быть связано с переездом на новое место жительства (церковь другой конфессии находится ближе к дому), с браком (муж исповедует другую веру) или с религиозными убеждениями друзей (вместе интереснее слушать проповеди).
Описывая буйство "кузнечиков в тиши", улицу, на которой "в шесть часов вечера, как вследствие атомной / войны, уже не встретишь ни души", и луну, которая "вплывает, вписываясь в темный / квадрат окна, что твой Экклезиаст" (вероятно, с проповедью невеселой истины: "все — суета и томление духа!"[83]) Бродский вводит нас в неспешное, однообразное течении жизни в "городке": Здесь снится вам не женщина в трико, а собственный ваш адрес на конверте. Здесь утром, видя скисшим молоко, молочник узнает о вашей смерти. Здесь можно жить, забыв про календарь, глотать свой бром, не выходить наружу и в зеркало глядеться, как фонарь глядится в высыхающую лужу.
