– Знаешь, – говорит Марьяна сквозь дождь, – раньше я не любила такую погоду. Наверное, я старею?
– Странный вывод.
– Я и джаз раньше не любила. В молодости все любят солнце и попсу.
– Я и сейчас люблю солнце, – говорит Максим. – Видимо, я еще недостаточно стар.
– Что еще ты любишь?
Максим идет и злится. И вовсе не потому, что обстоятельства и нормы приличия вытащили его на улицу под этот жуткий ливень. Он думает о том, как было бы здорово, если бы с ним была сейчас другая женщина. Та, которую он мог бы полюбить и с которой мог бы разделить этот дождь.
Сколько дождей, снегопадов, рассветов и закатов, сколько всего того, что они могли бы разделить на двоих, а скорее – умножить. «Сколько мы уже пропустили и сколько пропустим еще?»
«Что еще ты любишь?» – если бы этот вопрос задала Она – женщина с глазами цвета болотной ряски, он бы ответил: «Я люблю тебя». «Серьезно?» – Она бы засмеялась звонко, как велосипедный звонок. А ему бы показалось, что хлипкая крыша зонта и стены дождя отгородили их от действительности.
Влажность налипает на воздух.
Дождь заглушает городской ритм, и ритм становится всплеском.
Максим уже не слышит своих шагов, и даже стук Марьяниных каблуков почти неразличим.
Улица течет им на встречу, несет поток машин, вереницу деревьев и редких, съежившихся под зонтами прохожих.
* * *
Бригадира украинских рабочих выдает косоворотка под видавшим виды черным костюмом. Он деловито осматривает квартиру и немотивированно цокает языком. За бригадиром семенит Настя.
– Ремонт – шо творэние Рая, – говорит бригадир. – Помнишь, хозяйка: «И створыв Бог небо та землю» – цэ, считай, ваша планировка. Потом: «Та будэ свитло» – цэ проводка. «Витдэляемо воду от тверди – третий день» – цэ трубы. Потом «витдэляемо воду под твердью от воды над твердью» – раковины, ванна, унитаз. Потом отделка – цэ остальные дни. «Светила на тверди небесной запаляемо» – вы же будете подвесные потолки делать?
– Да, со встроенными лампами. У нас так по проекту.
– А щчо за проект?
– Нам дизайнер делает…
– Нэ вирю я усим этим дизайнерам, хапугы воны, грошы беруть нэ за що…
– Совершенно верно, молодой человек, – возникает из-за двери Антонина Павловна.
– Годи, мамо… Справымся с вашим дизайнером. «И побачив вин усе, счо створыв, и ось кажэ: хорошо весьма…»
– Вот тебе и мамо, – бубнит себе под нос Антонина Павловна. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – Тихонько, будто стараясь никого не разбудить, она пробирается к себе в комнату, заваленную наследием писателя Тырдышного, и принимается названивать по телефону.
