Васеев и Сторожев коня освоили быстро, Кочкину он не поддавался. Николай дальше других отходил от снаряда, словно готовился установить мировой рекорд по прыжкам, разбегался изо всех сил, устремляя взгляд на страшного «зверя», отчаянно размахивал руками. Но чем ближе становился снаряд, тем быстрее убывала уверенность; ему казалось, что конь приподнимается с земли, распрямляет ноги, выгибает спину, словно всем своим видом старается показать: смотри, какой я страшный и недоступный. Подбегая, Николай чувствовал, что сил для прыжка не хватит, что он непременно ударится низом живота о срез снаряда. Скорость замедлялась, Кочкин закрывал глаза, выбрасывал руки вперед, но, вместо того чтобы оттолкнуться, упирался ими и тяжело плюхался на гладкую спину коня.
Со всех сторон сыпались незлобивые подначки:
— Пришпорь, Коля, кобылку!
— Держись, а то понесет!
— Уздечку из рук не выпускай!
Кочкин краснел, стыдливо отворачивался и понуро шел к началу дорожки, чтобы еще и еще испытать позор бессилия.
Анатолий и Геннадий, как могли, поддерживали друга, показывали технику прыжка, но конь для Николая оставался таким же неприступным, как восьмикилометровая вершина Джомолунгма.
К назначенному сроку коня он так и не осилил. Начальник физподготовки спокойно сказал: «Двойка. Летать не будешь».
Оставалось несколько дней до начала полетов. Старшина эскадрильи, рябоватый, с бесцветными вытаращенными глазами, проблему «оседлания коня» решил по-своему: поставил перед входом в столовую. Кто прыгнул — заходи и ешь, кто нет — тренируйся на голодный желудок. Все курсанты, кроме Николая, прыгнули и поспешили к столам, на которых стояли миски с дымящимся вкусным борщом.
— Руки старайся опустить не на середину, — в который раз напутствовал друга Геннадий, — а на дальний конец снаряда. Представь, что нет никакого коня, есть только небольшая часть его и от этой части надо оттолкнуться руками.
Николай уныло слушал, в нем кипела злость и обида. «Другие смогли, а я нет… Надо, во что бы то ни стало надо! Летать же не дадут! Черт с ним, с обедом! Летать! Что я — хуже других? Это же настоящая трусость. А я не трус. Нет, нет!»
— Только один раз! — шутливо крикнул кто-то из курсантов. — Прыжок в стратосферу! Неповторимый и храбрый джигит Николай Кочкинадзе!
Разбег снова получился длинный, и всем показалось, что эта попытка тоже закончится неудачей: иссякнут силы до толчка.
— Руки, руки вперед! — крикнул Васеев.
Николай оттолкнулся изо всех сил, взметнулся вверх, услышал подбадривающий голос Геннадия, кинул взгляд вперед, на срез снаряда, и почувствовал, что летит.
