Когда Степан Тарасович Горегляд прибыл в гарнизон Сосновый, многие ждали, что новый командир тут же начнет, как это нередко бывает, ломать устоявшиеся в полку порядки, поучать всех, устраивать частые зачеты. Но он, представившись офицерам, обратился к ним с необычной просьбой:
— Первое время полк учит командира, а уж потом командир руководит полком. Прошу помочь мне изучить людей и технику. Обещаю одно: работать придется много. По всем вопросам разрешаю обращаться в любое время суток.
Кое-кого эта просьба смутила — уж не гонится ли полковник за дешевой популярностью? Но вскоре все поняли — нет. Просто такой у него характер.
Степан Тарасович знал, что жесткие требования к возрасту вряд ли дадут ему возможность и дальше продвигаться по службе. Потолок… Другой бы сник, руки опустил, а он по-прежнему работал с полной отдачей сил.
Главной его заботой и радостью было небо. Небу он отдавал всего себя, жестко спрашивал за упущения в подготовке к полетам, гонял комэсков и инженеров, много летал сам. История авиации, размышлял вслух перед летчиками Степан Тарасович, писана кровью, даже малейшее отступление от законов летной службы грозит бедой. Кажется, что особенного, если сегодня на немного отступлю от инструкции, завтра еще чуть-чуть. А эти отступления накапливаются. И прежде всего — в человеке. Позволил себе в малом нарушить, значит, можешь и в большом. Отклониться от маршрута, не выдержать режим полета, допустить ошибку в расчете. Вон старший лейтенант Кочкин в прошлый раз вышел на приводную станцию на высоте ниже заданной, а другой летчик в это же время мог оказаться выше и — поцеловались бы над приводом.
— Самое позорное в воздухе — недисциплинированность. Кого в наши дни удивишь бочкой на малой высоте или еще каким крючком? — спрашивал Степан Тарасович и сам отвечал: — Никого!
Он любил вот такие, не предусмотренные наставлениями беседы-размышления, когда можно свободно высказаться о самом главном в жизни авиаторов — о полетах, дать советы молодежи, приструнить тех, кто подчас легкомысленно относится к законам летной службы. В это время Горегляда никто не беспокоил ни телефонными звонками, ни просьбами, ни предложениями; все знали, что командир весь в себе и посторонними, не связанными с полетами делами заниматься не будет, а если кто и осмеливался прервать беседу, то получал строгое внушение или выставлялся за дверь.
Однако вчера настойчивый стук в дверь прервал его, Горегляд, едва сдерживая раздражение, подошел, выслушал торопливое, не совсем внятное сообщение дежурного. Что могло — случиться с Алёшкой? Полеты в училище в полном разгаре. Неужели беда?.. Постоял, потер виски. Объявил перерыв, поднялся к себе. Домой звонить не стал — жена телеграмму получила, сразу заказал междугородную и принялся ходить по просторному светлому кабинету.
