Но никакого кота не было. И от этого делалось хуже всего.
Только ночь царила над миром. Словно миллионы черных котят собрались в черной комнате и разом закрыли глаза.
Шум дождя. Журчание струй в водостоках внутри колонн. Маленькие мокрые клумбы–палисадники по обе стороны от каждого крылечка. Пушечные стволы фонарных столбов.
Только вдали улицу с грохотом пересекла повозка, на которой восседал возница в широкополой шляпе. Мокрая лошадка цокала коваными копытами, понурясь.
Лене куда проще было констатировать собственное клиническое безумие, чем признать, что все происходящее с нею не сон, а реальность.
Заблудилась безоговорочно и бесповоротно. В чужом мире.
И все здесь ЧУЖОЕ. И нет пути назад.
Ее жалкая, наивная попытка сбежать привела только к тому, что она покинула единственное место в этом мире, где была в относительной, реальной или мнимой, безопасности.
Все замерло. Затаилось. Подобралось в ожидании. Лена, что ты сделаешь в следующий момент?
Шум дождя прячет звуки. Над миром царит ночь, пронизанная дождем. Дождь пройдет. Всё проходит. Но тревога останется.
* * *
Хикса Хайда, исчезнувшего для всех, огромный грузовик тем временем вез на юго–запад…
Он был очень далеко от столицы. У Северных врат…
Бард спал, и во сне его преследовало самое недавнее прошлое.
В мире царила весна. Но в северном краю зима не отступала, был снег, и была ночь.
Белое холодное поле, накрытое черным небом, и сонмы снежных хлопьев, кружась, оседали на это бескрайнее поле.
Хайд смотрел в бездну. Прямо перед ним лежала на снегу его бесконечная тень, уходящая головой во тьму и пустоту. Нервное лицо перекошено от страдания. Жутко. Студено на душе.
Будто кроме снежного поля нет ничего во всем мире. Не осталось ничего. Будто тьма поглотила все, что было когда–то. Тьма, стужа, снежные хлопья.
И на сердце было так, будто все разом кончилось. Нет и не будет в жизни ничего такого, ради чего стоит жить.
С большим трудом Хикс Хайд оторвал взор от бескрайней тьмы и бескрайнего снега.
За его спиной на пустыре в предместье города Роллан был установлен гигантский шатер, стояли фургоны, будто армия разбила здесь лагерь. «Армия шутов!» — зло подумал он и побрел к шатру, из которого доносилась музыка.
Первые аккорды баллады были встречены ревом публики. От этого звука Хайд скривился, как от зубной боли.
Тяжко и гулко грянули литавры. Ритм захватил публику, заставил синхронно раскачиваться и биться об ограждения у сцены, как бьется о берег прибой. Публика что–то скандировала, и это напоминало шторм.
