— Потрогай-ка, потрогай, — сказал он и согнул руку в локте так, что сплетение мышц и сухожилий вздулось бугром. — Ну как?
— Здорово.
— Теперь смотри сюда.
Навозник встал, задрал штанину выше колена и напряг ногу, которая сделалась твердой, как палка.
— Потрогай-ка, потрогай.
И снова Совенок, а вслед за ним и Паршивый попробовали пальцем эти железные мускулы.
— Тверже, чем рука, правда?
— Тверже.
Потом Навозник обнажил грудь и, напружившись, заставил их потрогать и ее, и они досчитали до двухсот, прежде чем он выпустил воздух и сделал новый вдох. После этого он потребовал, чтобы они тоже попробовали. Паршивый выдержал только до шестидесяти, а Совенок, посинев от натуги, довел счет до семидесяти.
Затем Навозник лег ничком и, упираясь в пол ладонями, стал раз за разом выпрямлять руки, выжимая корпус. На шестидесятом упражнении он остановился и сказал:
— У меня никогда не хватает терпения проверить, сколько раз я могу это сделать. Позавчера вечером я дошел до трехсот двадцати восьми и бросил — спать захотелось.
Совенок и Паршивый ошеломленно посмотрели на него. Эта демонстрация силы превзошла все их представления о физических возможностях их друга.
— Интересно, сколько раз можешь ты, Совенок, — вдруг сказал Роке Даниэлю.
— Откуда я знаю… Я никогда не пробовал.
— Так попробуй сейчас.
Совенок начал было отнекиваться, но потом все-таки лег на пол и попытался сделать первый выжим. Однако ручонки его не были натренированы, и все тело содрогалось от необычайного мускульного усилия. Он сперва поднял попку, а потом спину.
— Раз, — с энтузиазмом пропел он и снова плюхнулся на пол.
Навозник сказал:
— Э, нет. Если сперва поднимать задницу, это не штука. Так я и миллион раз сделаю.
Даниэль-Совенок не стал продолжать испытание, подавленный тем, что, несмотря на непомерное усилие, обманул ожидания друга. На сеновале воцарилась тишина. Навозник снова принялся напружинивать руку, играя тугими, выпуклыми мускулами. Глядя на них, Совенок проронил:
— Ты сладишь и с некоторыми мужчинами, правда, Навозник?
Тогда Роке еще не отколошматил музыканта на гулянье. Навозник самодовольно улыбнулся, потом ответил:
— Ясное дело, слажу. Многие совсем жидкие — кожа да кости.
У Паршивого от восхищения округлились глаза. Совенок улегся на кучу сена возле Роке с утешительным чувством безмятежного спокойствия, которое вызывало у него покровительство такого силача. Эта дружба была надежной опорой, что бы там ни говорили мать Даниэля, Перечница-старшая и Зайчихи, смотревшие на Роке-Навозника как на неизбежное зло.
