Когда, уже в темноте, они возвращались в селение, трепет жизни в долине становился явственней, ощутимее. На станциях то в одной, то в другой стороне свистели паровозы, и эти свистки, словно ножом, располосовывали тишину. Тянуло приятным запахом влажной от росы земли и коровьего навоза. Духовито пахли травы, особенно после дождя.
Даниэлю-Совенку нравились эти запахи, как нравилось слышать в ночной тиши сонное мычание коровы или жалобный скрип повозки, которую, спотыкаясь, тащат быки по ухабистому проселку.
Летом, когда дни были длинные, они возвращались в селение засветло. Обычно они шли одной и той же дорогой, поднимаясь на холм, прорезанный туннелем, и норовя поспеть к тому времени, когда проходил почтовый. Бросившись наземь у самого обрыва и заглядывая вниз, они с нетерпением поджидали поезд. Гул, прокатывавшийся по долине, предупреждал их о приближении состава. И когда поезд показывался из туннеля, окутанный густым облаком дыма, они чихали и хохотали до судорог. А поезд, мерно стуча колесами, однообразной лентой вытягивался у них перед глазами, можно сказать, под самым носом.
Оттуда они козьей тропкой спускались на шоссе. Под мостом, как водопад, клокотала река. Это был горный поток, бурливший между крупных камней, которые упорно противились его ярости. Но потом шум воды стихал и в двадцати метрах ниже, в затоне Поса-дель-Инглес, где они купались в теплые летние вечера, переходил в мягкое журчанье.
Там, где шоссе сближалось с рекой, в километре от селения, находилась таверна Кино-Однорукого. Даниэль-Совенок помнил славные времена доступности и дешевизны, когда Однорукий за пятак наливал им из бочонка большой стакан сидра, да еще угощал беседой. Но что было, то сплыло, и теперь Кино-Однорукий за пять сентимо не мог предложить им ничего, кроме беседы.
Таверна Кино-Однорукого почти всегда пустовала. Однорукий был щедр до расточительности, а в нынешние времена быть щедрым рискованно. Как бы то ни было, в таверне Кино уже отпускалось только самое низкопробное вино, которым утоляли жажду рабочие и служащие гвоздильной фабрики, расположенной в пятистах метрах ниже по течению реки.
За таверной, левее, у последней излучины, находилась сыроварня отца Совенка. Как раз напротив была станция, задним фасадом выходившая прямо в луга, а рядом с ней — веселенький, белый с красными узорами домик станционного смотрителя Куко. Затем, уже на косогоре, начиналось само селение. Селеньице это было маленькое, захолустное и ничем не примечательное. Дома в нем были каменные, с открытыми галереями и деревянными фестонами, по большей части окрашенные в синий или голубой цвет. Весной и летом эти тона контрастировали с зелеными и алыми пятнами герани, заполонявшей галереи и балконы.
