Но на этом фетишизация не заканчивается, ведь если бы ничто было бы всего лишь бездной, в которую человек в конце концов (быть может, с какой-то вероятностью, а быть может, и непременно) будет ввергнут, то экзистенциализм не был бы всеобъемлющей, отвечающей на все вопросы жизни философией. Хайдеггер, Ясперс и Сартр фактически распространяют миф о ничто на жизнь в целом. Для Хайдеггера и Сартра сама жизнь есть "заброшенность в ничто"; каждый единичный момент жизни есть не что иное, как псевдодиалектическое взаимодействие этих перспектив начала и конца.
Итак, экзистенциализм последовательно провозглашает, что невозможно ничего знать о человеке. Он не опровергает научное знание в целом. В отношении практической, технической пользы научного познания экзистенциализм не задает вопросов и не сомневается. Он протестует только против того, чтобы была одна наука, которая могла бы притязать на способность высказывать нечто существенное по поводу единственно важной проблемы, реального отношения единичного человека к жизни, или, выражаясь языком экзистенциализма, к своей собственной жизни. Превосходство над старой философией, на которое претендует экзистенциализм, как раз и состоит в том, что он решительно отказался от притязания на способность узнать что-то об этом отношении. "Экзистенциальная философия, — говорит Ясперс, — исчезнет, как только она снова поверит, будто знает, что такое человек". Это радикальное, покоящееся на принципиальной основе незнание подчеркивают и Хайдеггер с Сартром. И такой радикальный нигилизм, такой последовательный отказ от познаваемости существенного есть, что лишь на первый взгляд звучит как парадокс, одна из основных причин интенсивного воздействия экзистенциализма. Люди, которые не видят перед собою жизненной перспективы, будут приветствовать как утешение то учение, согласно которому вообще не существует никакой жизненной перспективы, что перспектива жизни принципиально (следовательно, и для них) непознаваема.
Здесь экзистенциализм сливается с современным иррационализмом, с масштабным духовным течением, которое намеревается свергнуть господство разума. Кажется, что феноменологический и онтологический методы находятся в резком противоречии с общепринятыми иррациональными течениями мысли; ведь первые хотят быть строго научными, а Гуссерль является последователем фанатичных логицистов (Больцано и Брентано). Но даже поверхностное исследование этого метода немедленно обнаруживает его близкую связь с мэтрами иррационализма, с Дильтеем и Бергсоном. Когда ученик Гуссерля Хайдеггер освежил устремления Кьеркегора и вместе с тем последовал за Дильтеем, связь эта стала еще теснее.
