Эадульф покачал головой, хотя и с недовольной миной.
— Мы вместе.
— Колдун Канна исчез! — воскликнул Альфрит. — Он бежал из-под стражи.
Сестру Фидельму и брата Эадульфа снова вызвали в покои настоятельницы Хильды после утренней трапезы. Настоятельница Хильда сидела измученная, а Альфрит взволнованно расхаживал перед окном. Сам Освиу развалился на скамье у тлеющего огня. Он мрачно хмурился, глядя на дымящийся торф.
Слова Альфрита явно были обращены к только что вошедшим Фидельме и Эадульфу, и звучало в них довольно явственное обвинение.
Сестра Фидельма сохраняла невозмутимость.
— Он не сбежал. Это я отпустила его. Он не совершил никакого преступления.
Король-данник Дейры разинул рот от удивления. Он был готов ко всякому, но только не к такому ответу. Даже Освиу отвернулся от огня и, изумленно вытаращив глаза, уставился на сестру Фидельму.
— Ты посмела отпустить его? — Голос Альфрита походил на раскат отдаленного грома, предвещающего нешуточную грозу.
— Что значит — посмела? Я — доули, имеющая степень анрад. Если я считаю, что человек невиновен, я имею право освободить его.
Король-данник Дейры опять разинул рот.
Освиу же хлопнул себя по бедру и вдруг разразился хохотом — это был взрыв истинного веселья.
— Клянусь ранами Христовыми, Альфрит! Она в своем праве!
— Нет! — бросил в ответ его сын. — Она не имеет права осуществлять законы своей страны в нашем королевстве. Никто, кроме меня, не может приказать освободить этого нищего. Она будет наказана. Стража!
С быстротой молнии веселое выражение на лице Освиу сменилось холодным гневом.
— Альфрит! Ты забываешь, что я — твой повелитель, равно как и твой отец. Ты всего лишь правитель моей провинции и подвластен мне. Посему я здесь — законный судья, и я буду решать, кого следует наказать, а кого — нет. Сестра Фидельма действует в этой стране по моей воле.
На зов Альфрита явился Вульфрик, в лице его было что-то лисье, — но Освиу свирепым взмахом руки велел ему выйти вон. Смуглый тан глянул на Альфрита, словно ожидая его разрешения, но, увидев лицо своего господина, тут же удалился. Ибо лицо это являло собой воплощение едва сдерживаемого гнева: только шрам на щеке белел на налитом кровью лице.
Эадульф переминался с ноги на ногу, ему было не по себе.
— Если здесь есть вина, подлежащая наказанию, государь, — это были первые его слова с тех пор, как они вошли в покои, — то это моя вина. В ответе за это я. Я согласился с выводом сестры Фидельмы о том, что астролог неповинен в этом деле. Я поддержал ее решение спасти его от ненужной и несправедливой казни на костре.
