Если понять требование конкретности в смысле требования абсолютно полной законченности знания, исчерпывающего все без остатка [50] эмпирические подробности объекта, то в таком случае конкретность окажется недостижимым идеалом, синей птицей, которая перестает быть синей тотчас, как только человек ее схватывает. Это и есть типично метафизическое понимание конкретности, то самое понимание, которое с неизбежностью приводит эмпирика-метафизика к агностицизму.
Когда речь идет о конкретности как категории, выражающей собою ступеньку, форму теоретического познания, мышления в понятиях, то говорить о ней вне учета ее диалектически противоречивого единства с абстрактным нелепо, точно так же, как нелепо говорить об абсолютной необходимости, которая бы не выражалась через случайность, или о сущности, которая бы не «являлась».
Конкретность теории, научно-теоретического познания измеряется его соответствием с объективной внутренней необходимой взаимосвязью, с закономерностью существования и развития объекта, а вовсе не с полнотой чувственного образа этого объекта. И в этом — сила теории, а не слабость ее, как это неизбежно представляется метафизически мыслящему эмпирику. Это — проявление не абстрактности, не ущербности теории по сравнению в богатством чувственного созерцания и представления, а, наоборот, ее величайшее преимущество перед последними. Теоретическое, по внешности абстрактное отражение гораздо ближе к действительной конкретности, чем непосредственное созерцание и представление.
Необходимо отметить, однако, что проблема соотношения абстрактного и конкретного этим далеко не исчерпывается. Мы намеренно не касаемся вопроса о тех специальных задачах, которые встают перед мышлением, когда готовая, разработанная теория применяется непосредственно к практической деятельности. Это сторона вопроса, на наш взгляд, достаточно хорошо и подробно освещалась в нашей философской литературе. Здесь мы ограничиваем свое внимание на проблеме конкретности теоретического мышления, теоретического познания, на проблеме той формы и степени конкретности, которой обязана достигать и достигает наука, скажем, политическая экономия, в отличие от экономической политики, намечающей и проводящей в жизнь конкретные лозунги, директивы, постановления.
И.В. Сталин справедливо резко осудил путаницу экономиста Л.Д. Ярошенко по вопросу о соотношении политической экономии, как теории, и экономической, хозяйственной политики, путаницу, которая ни к чему иному, как к ликвидации теории, привести не может. Это важно учитывать и при постановке любой проблемы, связанной с процессом теоретического познания, при постановке любой гносеологической проблемы.
