Приходится исходить из того, что подлинная Логика современной науки непосредственно нам не дана, ее еще нужно выявить, понять, а затем — превратить в сознательно применяемый инструментарий работы с понятиями, в логический метод разрешения тех проблем современной науки, которые не поддаются рутинным логическим методам, выдаваемым неопозитивистами за единственно-законные, за единственно-научные.
Но если так, то критическое изучение «Науки логики» не может сводиться к простому сравнению ее положений — с той логикой, которой сознательно руководствуются современные естествоиспытатели, считая последнюю безупречной и не подлежащей сомнению; не следует думать, что Гегель прав только в тех пунктах, где его взгляды согласуются с логическими представлениями современных естествоиспытателей, а в случае их разногласия всегда неправ Гегель. При ближайшем рассмотрении ситуация может оказаться как раз обратной. Может статься, что именно в этих пунктах гегелевская логика находится ближе к истине, чем логические представления ныне здравствующих теоретиков, что как раз тут он и выступает от имени логики, которой современному естествознанию не хватает, той самой логики, потребность в которой назрела в организме современной науки и не может быть удовлетворена традиционными логическими методами.
Если все это иметь в виду, то задача, перед которой оказывается читатель «Науки логики», рисуется по существу исследовательской. Трудность ее в том, что гегелевское изображение предмета, в данном случае мышления, придется критически сопоставлять не с готовым заранее известным его прообразом, а с предметом, контуры которого только впервые и начинают прорисовываться в ходе самого критического преодоления гегелевских конструкций.
Читатель оказывается как бы в положении узника платоновской пещеры, он видит лишь тени, отбрасываемые невидимыми для него фигурами, и по контурам этих теней должен реконструировать для себя образы самих фигур, которые сами по себе так и остаются для него невидимыми… Ведь мышление и в самом деле невидимо…
Реконструировать для себя сам прообраз, представленный в гегелевской логике вереницей сменяющих друг друга «теней», каждая из которых своеобразно искажает отображаемый ею оригинал, читатель сможет в том случае, если ясно понимает устройство той оптики, сквозь которую Гегель рассматривает предмет своего исследования. Эта искажающая, но вместе с тем и увеличивающая, оптика (система фундаментальных принципов гегелевской логики) как раз и позволила Гегелю увидеть, хотя бы и в идеалистически-перевернутом виде,
