второй день «сидит дома», боится жары. Читаю много, очень совершенствуюсь в итальянском языке. Скажи Авг. Ис.,
[16] что я так ему бесконечно признателен за всё, что он для меня и тебя делает, что я готов не только простить ему пари, но взять проигрыш на себя. Серьезно, я страшно тронут его дружбой и никогда не забуду его доброты. По поводу векселей Суворина, скажи ему, что я тоже думаю лучше подождать с предъявлением ко взысканию, но Семенов мне от имени Суворина обещал в конце июня уплатить три с половиной тысячи рублей, и об этом надо будет просто напомнить Суворину в конце месяца; если же он не заплатит, тогда мы решим, что дальше делать.
Пожалуйста, напоминай обо мне детям, а также Trainy,[17] хотя бы словами: Wo ist Papa? He надо, чтобы он меня встретил, как чужого. Я страшно огорчен кражей твоего велосипедика. Это такое дорогое воспоминание![18] Подумай, одиннадцать лет! Надеюсь, ты себе купишь новый. Если Зубк. тебя вылечил от hay[19] fever, честь ему и слава! Сейчас ложусь спать. Нежно целую тебя, моя прелесть. Маму поцелуй и поблагодари за письма. Тетю Пашу также — детей…
Сейчас получил твое драгоценное письмецо с бабочкой от Володи. Был очень тронут. Скажи ему, что здесь в саду кроме rhamni и P. brassicae никаких бабочек нет. Нашли ли вы egeria?[20] Радость моя, я тебя люблю. Я бодр и здоров, благодаря обливаньям не страдаю от жары. В келье прохладнее, чем на воздухе, но стараюсь меньше есть мяса и за ужином ем только яйца в смятку, молоко, простоквашу и сухие фрукты. Животик в полной исправности. Воображаю, как дети наслаждаются. Эта неделя прошла скоро, один день, как другой. Я тоже хочу, чтобы ты была одна на свидании, чтобы ничто меня от тебя не отвлекало, но сделай так, чтобы мама не обиделась. Я хожу в голубой шелковой рубахе, очень эффектно.
Целую без конца.
Я сегодня получил твои два письма от 13-го и 14-го и открытку от 12-го; спасибо тебе большое, моя радость. Теперь до 22-го всего 5 дней, они скоро пройдут. Вообще, время идет скоро, м. б. потому что я так много занят и всё читаю. Насчет политики вышло так: ко мне пришел начальник тюрьмы с письмом Каминки, печатным, где было про Думу, про Персию и т. д., и говорит что «это не разрешается, т. к. газеты ведь не разрешаются. Могу Вам дать прочесть, но, пожалуйста, верните письмо заведующему корпусом». Я так и сделал. Очевидно, подвела чрезмерная «разборчивость» письма. Теперь я уже три дня от К[аминки] не имею писем: пожалуй, не дают… Начальник был очень вежлив и предупредителен, настойчиво расспрашивал, доволен ли я едой и т. д. Кстати, мне сегодня по ошибке принесли обед Брука: он вегетарианец. Манная каша на молоке и цветная капуста о-гратэн. Я был очень доволен, но недоумевал. Потом оказалось, что я съел его обед… Он моего, конечно, не мог съесть. Вчера ночью, часов в 10 с четвертью, на Неве проходил пароход, очевидно de plaisance, что-то играли, орали «ура», чуть ли не по адресу Крестов. На «ура» мы всегда способны.
