Врачебная сказка, или Операция "Алатырь" | страница 22



Насте давно уже надоело поглощать сладости и слушать взрослых. Она под шумок сползла со стула и пошла знакомиться с пажом — негритенком, который остался в комнате — на всякий случай. Естественно, что за целый час дети сдружились настолько, что не мыслили и минуты друг без друга. И без шалостей, которые положено делать всем детям в столь юном возрасте.

— Пошли, пока взрослые пьют, поиграем, — предложила Настена новому товарищу.

— Мне нельзя, — уныло ответил мальчик.

— Всем детям можно! — топнула ножкой Настя. Мальчуган, подумав секунду, покосился на окосевшего в конец падишаха и решился:

— Ладно. Пошли! — они вприпрыжку ускакали за пределы дворцовой залы.

Андрей, Хоттабыч и падишах продолжали веселиться.

— А давайте джинна позовем? — предложил падишах.

— А я — кто?! — обиделся Хоттабыч.

— Слышь, падишах! — влез в разговор Андрюша, — Раз ты — падишах, у тебя гарем есть?

— Дорогой мой! — елейно пролепетал Дайаям, — пойдем, я тебе сейчас такое покажу…

Все трое, обнявшись, но, при этом, конкретно шатаясь, двинули в гарем.

На женской половине дворца было шумно. Младшая жена падишаха, она же — любимая, воспитывала старших подруг.

— Вай мей! Опять эта Шахерезада сбесилась! — вскинул к небу руки падишах. — Сейчас будет всех строить!

После этих слов последовало громогласное:

— Отряд, стройся! Равнение налево! Подтянись, вуаль поправь! — командовала невидимая Шахерезада. — Шаровары погладь, дура! А ты займись своим эротическим костюмом! Распустились! Разойтись! — раздался топот ног. — А теперь — всем писать сказки!

Изумление на лице весьма демократичного Андрюши сменилось неким подобием страха. — Слышь, Омар! У тебя, что армия здесь стоит? Война? А гарем где? Мы шли в гарем! — увереннее добавил он.

— Ты не поймешь, о, краса моего сердца, — взвыл падишах. — Горе мне несчастному! Имел я гареме сорок девять жен. Жили они душа в душу. И я был полностью счастлив в своем дворце. Но явился этот мафиоза — багдадский вор и рассказал мне о наипрекраснейшей луноликой Шахерезаде. Мол, кожа нежней бархата, глаза черней агатов, губы ярче кораллов, фигура — Афродита сдохнет от зависти, а главное — умна не по годам. Книжки читает, сама стихи, сказки пишет, умные советы дает. Решил — женюсь! Приехал калым родителям платить, те в слезы. Думал, дочь жалеют. Говорю: " Не переживайте вы так! У меня в гареме сорок девять жен, ни одна не обижена!". А они, представляешь, Андрей — джан, в ответ: "Бедные девушки!". "Чем — говорю — они бедные? Едят, пьют досыта, в райских садах гуляют, нужды ни в чем не знают, мужским вниманием не обижены. Я им как папа!". А они мне: " Не ведаешь ты, глупый, что творишь! Шахерезада у нас эмансипированная свободная женщина Востока! С Гульчатай дружит, которую товарищ Сухов освободил и к себе в Россию увез!". Думаю: " Бедный девушка! Живет с престарелыми родителями, а те из ума выжили. Заберу! Счастливой сделаю! Век мне сказки рассказывать будет!".