Ван-Юшан продолжил за чаем среди табачного дыма в каюте Бакунина излагать китайскую философию жизни.
- Как ребенку, обиженно надувшему щечки, тебе уже хочется — не изменять реальность по своему "чувству", а — наказать ее!
- Познавший тайну Пути молчит не потому, что бытие — ложная категория или аффект наших чувств. В даоской традиции нет понятия — "ложности"! Но есть, представление, что Бытие, как Путь Дао можно познать и участвовать в нем! Потому, что Путь Дао — есть структурирование Бытия в Вечности. А сознание человека позволяет ему проявляться вместе с Дао. В понимании Чжуан-цзы — как "полета бабочки". Но я здесь говорю — об ином.
- Охота за реальностью — опасна! Опасна потому что охотясь за реальностью, замыкает ее на сознании. Лао-цзы использовал термин "неделание", для снятия этой реальности, используя его как метод медитации. Даос размыкает реальность, уходит из-под молота Фатума. Отсюда и "беззаботные странствия в Беспредельном".
- Даос избавляется от наказания своего сознания Прошлым, — поступки его не имеют последствий, так как Даос — НЕ совершает поступков! Это и есть принцип "неделание" Лао-цзы.
От власти обыденного можно освободиться, лишь вернувшись к абсолютной ясности духа, которая равнозначна... абсолютному покою и, ...полной темноте. Ясность внутреннего образа прямо соответствует ясности сознания, не зависящего от внешнего мира! Просветленное сознание оправдывает реальность такого образа.
Для китайца материальных вопросов не существует. Он приучен — не различать "реальность" и "иллюзию". Он поклоняется не знанию и даже не божеству, а удобству и пользе, летучей истине момента. Он почти инстинктивно ищет в своем бытии его внутреннее средоточие, точку динамического покоя душевной жизни.
Его реальная жизнь, с её сиюминутностью и неуловимой ускользающей событийностью, вызывает чувство неизбежности уходящего, реминисценции в прошлое, связывая их ассоциациями, логику которых знает только он. Кажется, Истинное призвание, в даоском смысле — "беззаботное скитание" в вечном. Прорыв к себе, как к самоценности личной жизни, и... ощущение конечности ее, и бесшабашной грусти этого факта, придающей остроту сиюминутному существованию, которое само по себе — тайна.
Путь и Единое, как состояние духа, пробилось в реальность окружающего мира, без традиционной "европейской" рефлексии и абсурда непонятой жизни.
Когда освобожденный обретает связь с окружающим, он проявляет сочувствие к казалось бы далеким от него, хотя и кажется, что он оторвался от привязанностей к миру людей.
