Здесь я уже полугода, — продолжил свой рассказ Евстафий, — из залива Ольги. Что же эти места для меня? Туманы и весеннее пробуждение природы, грязные дома на той стороне бухты среди пустырей вырубки, за складами тайга, гукание кукушки; ловля ночью на огонь корюшки на подхват с борта затопленной шкуны.
Пришел с Уссури из деревни Иннокентьевка, был на Имане в поселении Картун, на Нотто, прошел реки Улахэ, Сандугу, Ли-фудзин. И я живу среди того, что знаю давно. Пробовал мыть золото в горах, но китайцы не подпускают к своим тайнам на Сихотэ-Алине — существует запрет русской администрации на золотодобычу. Ходил за корнем "женьшенем" с удэгейцами и тадзами.
Глубже пласты памяти, тщетно все. Время — метки. Образы и мысли. Почему мы помним время? Потому ли, что все образы и мысли суть метки, расставленные сознанием. Мышление складывается по принципу причина-следствие, которых объективно не существует, и являются сознанию, как метки, отражающие волевое действие сознания.
Память может вспомнить — раскованный легкий веселый смех девчат за ставнями окон обывателей на поселковой улице в Ольге; моросящий дождь в заливе Владимира на проселочную дорогу; на сенокосе переселенцев из Тадуши, старичка-китайца, лекаря в бухте Тетюхэ, со своими золотыми иглами; болотистые верховья Ли-фудзина, староверку в старушечьем платке из Янмутьхоузы на Сандоге, пустившую переночевать в избу, а потом утром отмаливавшую оскверненную душу, стукаясь лбом об полати перед образами-складнями.
Что же я искал там по дорогам? Родство душ, выросших в одном климате, исторически и нравственно однородных, я не говорю одинаковых, я говорю — живых. Искал того, чего я лишился еще в детстве — дома. Москва, кривая Маросейка, и я, девятый сын многочисленного бедного семейства, студент в валенках, скрипя снегом, несу подмышкою связку книг.
Я не бравирую своей бездомностью. Да и что для меня теперь книжная ученость — чтобы занять место в присутствии? Дым, морок, а не жизнь. Теперь не важно, что больше вспоминаю ночевки у костра при дорогах. Россия — это дороги, точнее, бездорожье, неосвоенное пространство и глухие тупики.
Как же снять маску чуждости, чтобы люди видели друг друга без слов. Близость людей, ведь это единственная реальность, неотчуждаемая от жизни. Все отчасти. "Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем", — как сказал апостол Павел. Все, кроме того, что я знаю лицом к лицу, что я вижу как себя, что я знаю как себя, что есть то, что и я. Можно пустить голым в мир, поставить стражника, который будет бить в лицо кулаком, но убить во мне живое существо — невозможно. И вот — бегу.
