К квартире Владимира Ильича мы пришли рано утром, когда все еще спали, постучались в дверь квартиры, и к нам вышла старушка, которая, как мы узнали позднее, была матерью Надежды Константиновны Крупской-Ульяновой.
Старушка сообщила о приезжих из России Надежде Константиновне, которая через несколько минут вышла к нам. Узнав, что мы приехали из Питера, спрашивала, как мы доехали, со свойственной ей чрезвычайной деликатностью, мягкостью и простотой. Начала засыпать нас различными вопросами из жизни рабочего движения в Питере. Мы в свою очередь начали задавать различные вопросы о рабочем движении в Западной Европе, и наша беседа затянулась на довольно продолжительное время. Услышав наши разговоры, из квартиры вышел мужчина, одетый в дешевенький пиджачок, обутый в грубоватые поношенные ботинки, среднего роста, довольно крепкого телосложения, с приветливой улыбкой на лице и немного прищуренными глазами. Пытливо окинув нас глазами с ног до головы, вышедший мужчина сказал: «Здравствуйте» — это был В. И., которому Н. К. сообщила, что мы только что приехали из Питера. После этих слов на нас градом посыпались вопросы о рабочем движении в Питере, и мы едва-едва поспевали отвечать на задаваемые В. И. вопросы.
В. И. очень много расспрашивал о работе среди металлистов, интересовался тем ростом влияния, какое имели мы — большевики — в Питерском союзе, интересовался нашей практической борьбой с ликвидаторами. Все вопросы, удивительно простые и ясные, отчетливо показывали, какое значение придавал в то время металлистам В. И. По прошествии нескольких минут был приготовлен чай, и мы продолжали дальнейшую нашу беседу, сидя за завтраком. Тут же мы узнали, что через короткое время должны приехать некоторые депутаты Госдумы и что, когда они приедут, откроется совещание, а пока, до их приезда, придется нам здесь обождать.
Предложили нам с дороги отдохнуть, а тем временем обещали подыскать помещение, где мы можем ночевать, об обеде же, ужине и чаях беспокоиться нечего, так как все это мы можем получать у В. И. Так как депутаты приехали не так скоро, то нам пришлось прожить в Поронине свыше двух недель. За это время нам пришлось видеть, как работал в то время В. И. Вставал он очень рано и готовил к отправке в Россию почту, которая уходила, помнится, каждое утро. Ежедневно можно было видеть, как В. И., надевши на плечи дорожную сумку, садился на довольно потрепанный велосипед и ехал на почту, где сдавал приготовленную корреспонденцию и получал почти всю пришедшую на имя ЦК корреспонденцию, которая всегда была очень увесистая. Эта почта состояла из книг, газет, журналов, писем на всевозможных языках и ежедневно прочитывалась В. И. лично, который к вечеру уже подготовлял ответы на письма, писал статьи для газет и журналов и сам возил их на почту. Тогда В. И. был всем: и организатором, и теоретиком, и писателем, и читателем, и почтальоном. Наблюдая его огромную работу, приходилось только удивляться той необычайной работоспособности, усидчивости, терпению и упорству в достижении намеченных целей. Часто мы ходили в окрестности, в горы; помню, как раз мы поднялись вначале вчетвером вместе с Н. К. на одну гору и Н. К. задыхалась и часто останавливалась. Когда мы поднялись в гору, Владимир Ильич только что вышел из квартиры; он шел очень быстро, видно было, что здоровье его крепко. Помню, мы еще на это обратили внимание Надежды Константиновны, которая тогда сказала: «Да, он еще ничего, здоров, его еще лет на 10 хватит партии». Действительно, с лета 1914 года по 1924 год не хватило полгода до 10 лет, о которых нам говорила Н. К. Ее слова оказались пророческими. Мы на этой горе долго беседовали о тех предстоящих задачах, которые тогда возлагались на нас партией, причем во время беседы мы возлагали большие надежды на предстоящий международный конгресс и думали, что он сумеет принять решительные меры в связи с предстоящей войной, в целях ее предотвращения. В. И. расхолаживал нас и говорил, что это могло бы быть лишь в том случае, ежели бы мы имели большинство во Втором Интернационале, а так как в нем сидят оппортунисты, то же, что российские меньшевики, то особых надежд возлагать на них нельзя, — его прозорливость полностью оправдалась впоследствии.
