— Теперь не суетись, — сказал Жербье. — Дуна должен умереть. Для этого ты пришел сюда — чтобы помочь нам. Из-за него застрелили одного нашего радиста. Другой товарищ подыхает в Германии — тебе этого мало?
Молодой человек хотел что-то сказать, но Жербье не дал ему этого шанса.
— Ты чиновник в ратуше. Я это знаю, и ты офицер резерва. И это не твоя работа — убивать беззащитного человека. Но Феликс автомеханик, а я инженер. Но правда в том, что сейчас и ты, и Феликс, и я только члены движения Сопротивления, и никто больше. И это меняет все. Разве ты мог подумать раньше, что тебе придется заняться изготовлением поддельных печатей и штампов, фальшивых документов, что ты будешь гордиться этой работой? Ты просил о более серьезной работе. Тебе ее дали. Теперь не жалуйся.
Феликс вернулся бесшумно и внимательно слушал.
— У нас есть специалист по казням, — продолжал Жербье. — Но сегодня он отдыхает. Кто-то другой должен сделать его тяжелую работу. Нам придется научиться. Это не месть. Это даже не правосудие. Это необходимость. У нас же нет тюрем, чтобы защищаться от опасных людей.
— Верно, — сказал Феликс. — Я рад, что послушал тебя.
Его открытое круглое лицо выражало непреклонную ясность. Он осторожно развернул длинное кухонное полотенце, которое принес с кухни. Лемаск все еще дрожал. Но его дрожь была подобна слабости после приступа жара.
— Перенесите Дуна на это кресло, — приказал Жербье. — Феликс пусть встанет перед ним, я буду держать его руки, а Лемаск — ноги.
Дуна не сопротивлялся.
И рассеянно поражаясь тому, с какой легкостью все осуществлялось — со столь немногочисленными внутренними препятствиями — Жербье встал за спинкой кресла, над которой торчала голова Дуна. Но когда он взял Дуна за плечи, то остановился. Он только сейчас заметил, что на шее Дуна, чуть ниже уха, есть такая же родинка, что над верхней губой. Из-за этого крошечного пятнышка плоть вокруг него показалась более живой, более нежной, еще более уязвимой, как кусочек детства. И Жербье чувствовал, что эта плоть неспособна вынести ни грамма страданий. С такой плотью предательство Дуна показалось невинным. Бизон смог бы вынести пытки. И Феликс. И сам Жербье. Но Дуна не смог, как не смог бы и этот молодой человек, который сжимал колени приговоренного, и дышал как человек в последней стадии агонии.
Стоя напротив Жербье, Феликс ждал, пока руководитель даст ему сигнал. Но руки Жербье так окаменели, что он не мог поднять их до плеч Дуна.
