Подобно Клэр, я стала осторожна в том, что принимаю и лелею, и тщательно дозирую жизненный опыт. Однажды я прочла очерк писателя, которого попросили вообразить идеальное поприще, и он сказал, что хотел бы отвечать за полоску реки ярдов в двести. Думаю, этот ответ очаровал бы Клэр, и она спокойно вручила бы писателю свою жизнь. Видимо, дело в том, что всякие мелочи, важные в сельской жизни, неизгладимо остались в нашей памяти. Наверняка сестра помнит, как однажды Куп вез ее домой с чьего-то дня рождения: под желтым небом прибрежная дорога бежала вдоль пурпурно-черных холмов. И то, как он стоял на водонапорной башне, а мы смотрели на него из окна. И кота Верхолаза. Может, и странный случай с лисицей. Я убеждена, что она смогла бы зарисовать темную кухню из нашего детства: пять утра, на столе чашка с вином, хлебная горбушка и золотистый сыр; мы собираемся на дойку, в очаге сипит занимающийся огонь. Хотя я тоже это помню.
Мне кажется, почти безошибочно я могу представить жизнь Клэр. Я знаю ее. А вот Купа четко вижу лишь двадцатилетним парнем, в которого влюбилась и который перешагнул грань той близости, что была между нами. Ведь это естественно, правда? Сирота, вместе с нами он взрос на нашем маленьком поле стремлений. Он учил нас строить штакетник, из толченого конского каштана готовить приманку для рыбы. Эти маленькие премудрости нас сплотили. Но когда я воссоздаю параболу его жизни, я добираюсь лишь до точки, в которой он, застенчивый чужак, стал моим тайным возлюбленным и в тот соучастный миг весь раскрылся.
Эта картина — зеленое небо, отец застал дочь в объятьях парня и хочет его убить, а девушка защищает любимого — сейчас кажется чем-то мизерным, что Брейгель уместил бы на дюйме-другом. Но эта мелочь спалила мою жизнь. Я видела безумие в глазах отца и обезумела сама, когда царапала его лицо и осколком кромсала его руку, схватившую меня за горло. Сейчас мне кажется, что ни одна дочь не изведала такой близости с отцом, желавшим удавить свою плоть от плоти, чтоб изгнать из нее дьявола. В его гневе сквозила безмерная любовь ко мне. Но я в нее не поверила. Когда он вынес меня из хижины и потащил с холма, я думала лишь о том, что во мне живет сердце Купа. Я вопила на весь дом. Отец ничего не сказал Клэр. Затолкал меня в грузовик и повез прочь, словно расстояние могло выхолостить то, что было у нас с Купом. На сборы я получила всего минуту. Из альбома вырвала нашу с Клэр фотографию и схватила один ее дневник. Я уже знала, что сюда не вернусь.
