Я знаком с редакторшей. Это несуразная нерусская средних лет бабища. Ни автомобиля, ни бойфренда у нее нет. У нее есть какое-то кожное заболевание на лице, а больше ничего. И четырнадцати мужчин у нее не было не только за неделю, но скорее всего и за всю жизнь. Но это не важно! Я был готов ей верить! Говори, редакторша, говори! Ослепи меня своей историей! Пусть я поверю: прекрасная жизнь из глянцевых журналов возможна!
Потом я открыл мужской журнал того же холдинга. Здесь редакторская колонка была неинтересная, зато один из колумнистов рассказывал, какую классную party недавно посетил. Вот это да! — восторгался он. Ни у кого такой вечеринки давно уже не было, а мы вот отожгли так отожгли! Ух, как повеселились!
Как ни странно, я тоже присутствовал на этом событии. Вышло случайно: я как раз был в Москве и меня пригласил заскочить приятель. Да и с колумнистом я тоже был знаком. Уже уходя с мероприятия, я встретил его у дверей. Не знаю почему, но дальше он пройти не решался. Стоял и делал вид, будто ему и здесь неплохо. Сил его не хватило даже на то, чтобы пройти до противоположной стены и взять себе стаканчик халявного алкоголя. На лице у него читалось: «Большие ребята играют, а меня не взяли!» И вот теперь он отчитывался об этом событии.
Передо мной лежал толстенный глянцевый журнал. Страницы у него были мягкие и жирные, словно порезанный сыр. Фотографии ослепляли: вот она настоящая жизнь! Вот она подлинная красота! Дочитав колонку до конца, я уже не сомневался: журнал прав, а я со своими личными воспоминаниями нет. Верить стоит журналу, а себе верить не стоит. Ну не чудо ли все это, а?
Я работаю в прессе скоро пятнадцать лет. Но к этой магии привыкнуть не могу до сих пор. Можно сколько угодно думать: как же жить правильно? А есть другой способ. Можно плюнуть на реальность и попробовать все уболтать. Наговорить столько слов, что исчезнет даже возможность найти в этих словах смысл. Этой жизнью тоже живет довольно много людей.
Посидев в редакции, мы с фотографом отправились на вечеринку. Даже не помню, бывало ли такое, чтобы я приехал в Москву, а приятели под вечер не утащили бы меня на какую-нибудь вечеринку. При том что дома, в Петербурге, я уже сто лет не хожу вообще никуда.
Не помню, чему именно была посвящена вечеринка. Но думаю, что затевали ее с этаким литературным уклоном. Едва пройдя в зал, я встретил прозаика Дмитрия Быкова. В том году он получил литературную премию размером в три миллиона рублей и постоянно пребывал в приподнятом настроении. Увидев меня, он сообщил, что недавно был в Новосибирске, — ух, как там здорово! Потом разразился неприличным поэтическим экспромтом, хлопнул водки, отошел в сторонку дать телевизионное интервью, вернулся, выдал еще один экспромт (на этот раз совсем неприличный), а потом сообщил, что сегодня в его, Дмитрия Быкова, честь дают торжественный ужин, и уехал. Я смотрел на полного жизни Быкова и понимал, что ненавижу Петербург и все, что с ним связано.
