Надо обладать необыкновенным даром слова, чтобы описать отель. Он заслуживает своего названия!
Наши друзья были уже здесь. Профессор сообщил мне, что прямо в «линкольне» Берю был подвержен повторному рецидиву своей страшной болезни. Их водитель поделился со своим коллегой впечатлениями о стихийном бедствии, постигшем автомобиль.
Виновник бедствия постарался сгладить впечатление, обратившись к водителю:
— Прощай, друг! Поверь, я искренне огорчен из-за своей выхлопной трубы! Не надо переживать! Заменить чехлы на сиденье не так уж и сложно!
Берю быстренько освободился от своих штанов, сунул их опешившему мажордому, а сам направился к белоснежному бассейну, в центре которого позолоченный дельфин с глупым взглядом выбрасывал струю воды.
— Я страшно не люблю купаться, — плюхнувшись в воду, прокричал он нам, — но надо же привести себя в порядок, не так ли?
Публичное омовение притягивает праздношатающуюся публику и обслуживающий персонал. Любопытно наблюдать, как нерядовое событие нарушает монотонность дней. Я уже рассказывал, как однажды в Сахаре у меня случилась поломка автомобиля. В Сахаре, среди лунных пейзажей, без единого намека на ближайшее жилье! Но уже через пять минут а был окружен двадцатью аборигенами. Так и здесь, мгновенно бассейн оказался в кольце желающих понаблюдать за тем, как в воде плескался голый мужик.
— Скажите, — спрашивает меня Анжелла, — это примат или настоящий человек?
— Я знаком с ним более двадцати лет, но так и не разобрался в этом! — признаюсь я ей.
Анжелла нарушает это волшебное зрелище, приглашая нас в здание. Задыхающийся от исходящего от штанов аромата, мажордом торопливо возвращает их вылезшему из бассейна владельцу. Но тот великодушен.
— Нет, друг, можешь оставить их себе! У меня есть другие, а эти я дарю тебе! — На полуслове Толстяк неожиданно замолкает, застыв в позе роденовского «Мыслителя». Лицо его прямо на наших глазах сморщивается, синеет, как поляроидная фотография на солнце.
— Что с тобой? — заволновался я, опасаясь худшего,
— Моя задница! — стонет Александр-Бенуа.
— Что с ней?
— Она горит, как будто я сижу в перцовом соусе! Не кислотой ли наполнен бассейн?
Я опускаю руку в воду.
Прохладная, хорошая вода!
— Но это невозможно! У меня все горит огнем! Невыносимо! О-йо-йо-й! О, сеньор! Святой Александр, Святой Бенуа, молитесь за меня! У меня начинается агония! Люди, сделайте же что-нибудь! Позовите доктора, врача, лекаря — кого угодно!
Толстяк вдруг подпрыгивает, и, осененный идеей, бросается к газону, плюхается задом на подстриженную траву и начинает елозить по ней, как это делают собаки. Крики его переходят в вопли, такие же жуткие, как в камерах пыток Святой Инквизиции.
