Изнеможденный недугом, убитый равнодушием швейцара, Берю не в силах больше терпеть, он бросается в соседний салон, снимает штаны и, присев у тропического растения в кадке, начинает его удобрять.
Две престарелые дамы, занятые чаепитием, прекращают попивать свою теплую водичку и пытаются сообразить, что же происходит рядом с ними. Одна из них, почти слепая, которой с трудом удается рассмотреть фугас Толстяка, спрашивает у подруги, не слон ли это сбежал из зоопарка.
— Простите меня, — наконец вежливо обращается мужчина, заметив онемевших дам. — Когда тебя настигает такая напасть, то не приходится долго соображать: небольшое удовольствие носить дерьмо в штанах. Это была бы настоящая катастрофа! Я пытался найти туалет, но... не успел. Я хочу вам посоветовать перейти на террасу, оттуда открывается великолепная панорама на океан... Да и ваши напудренные носики только бы выиграли от этого.
Освободив кишечник, Берю поднимает листочек и, подтерев зад, кладет его сверху на результат своих мучений. Затем, одевая на ходу штаны, подходит к застывшим в оцепенении старухам.
— Милые дамы, уверен, что каждый, окажись на вашем месте, тоже был бы шокирован такой неординарной ситуацией. Поэтому примите мои извинения и благодарность за вашу снисходительность.
Это, несомненно, чудо, но менее пожилая американка, как оказалось, говорит по-французски. Забыв про экскрементную часть инцидента, и не в силах избавиться от острого желания утолить свое любопытство, она просит Толстяка показать ей еще раз свой фугас, если, конечно, это возможно.
Не будучи застенчивым, Берю показывает то, что хочет увидеть женщина.
— Если у вас это считается хорошим тоном, то я могу доставить вам удовольствие, показав настоящую французскую коллекцию,— предлагает любезный француз и зычно кричит: — Феликс! Ты не найдешь минутку, чтобы дамам из высшего общества кое-что показать?
Дважды просить профессора не приходится. Он спешит на зов друга, так как у него есть что показать.
Та, что почти слепая, достает из своего ридикюля лупу, чтобы усилить впечатление.
— My God! My God![3] — повторяет она, словно декламируя фразу из Шекспира.
Расстроганный вниманием престарелых дам, Феликс заявляет, что он тронут до глубины души и что в благодарность хочет им показать еще один образец мужского достоинства. Следующий повсюду за ним словно тень, Маркиз расстегивает свой гульфик.
Старухи переживают кульминационный момент своей жизни! Глаза их, не в силах остановиться ни на одном из выставленных напоказ объектов, находятся в постоянных бегах. Но пальма первенства все-таки принадлежит Феликсу.
