Он не хотел покоиться на свалке, тогда как Бенни Второй наслаждался бы жизнью.
Если бы он был таким же, как ему подобные, если бы его раздирала ярость, £ он не мог дать ей выхода, Бенни Лавуэлл только порадовался бы смерти. Потому что только в смерти мог обрести покой.
Но ему дозволялось убивать. Он мог пытать, уродовать, расчленять. В отличие от других представителей Новой расы Бенни было ради чего жить.
— Какой славный костюмчик. — Синди вертела в руках матросский костюмчик на двухлетнего ребенка.
Бенни вздохнул.
— Хочешь его купить?
— Да.
Дома у них хватало одежды для младенцев и малышей. Если бы кто-то из Новой расы обнаружил эту коллекцию, и Синди, и ему пришлось бы искать веские оправдания.
— Ладно, — кивнул он. — Покупай, но быстро, пока нас никто не увидел, и уходим отсюда.
— После того как мы покончим с О’Коннор и Мэддисоном, сможем мы пойти домой и попытаться?
Под попытаться подразумевалось «попытаться сделать ребенка».
Их создали стерильными. У Синди было влагалище, но отсутствовала матка. Место органов репродукции занимали другие, уникальные, имеющиеся только у Новой расы.
Способностью зачать ребенка они не отличались от рояля.
Тем не менее, чтобы ублажить ее и успокоить, Бенни согласился:
— Конечно. Обязательно попытаемся.
— Мы убьем О’Коннор и Мэддисона, разрежем их на куски, как ты того хочешь, поизмываемся над ними, как ты скажешь, а потом сделаем ребеночка.
Она, конечно, свихнулась, но ему не оставалось ничего другого, как мириться с этим. Если бы он мог ее убить, то убил бы, но ему разрешалось убивать только по приказу.
— Звучит неплохо.
— Среди нам подобных мы сумеем зачать ребенка первыми.
— Мы попытаемся.
— Я буду прекрасной матерью.
— Давай купим костюмчик и уйдем отсюда.
— Может быть, у нас родится двойня.
Ленч Эрика съела одна, в столовой, за столом на шестнадцать персон, в окружении предметов искусства стоимостью в три миллиона долларов. Компанию ей составляли свежие цветы в антикварной вазе.
Утолив голод, она прошла на кухню, где Кристина стояла у раковины, мыла грязную посуду, оставшуюся после завтрака.
Всю еду в доме подавали на лиможском фарфоре, и Виктор не разрешал ставить такие дорогие блюда и тарелки в посудомоечную машину. Для напитков использовался хрусталь компаний «Лалик» и «Уотерфорд», который также мыли вручную.
Если на тарелке появлялась царапина, а на бокале отбивался даже самый маленький кусочек, их выкидывали. Виктор не терпел несовершенства.
