Должна остаться живой | страница 11
Это была первая военная смерть, увиденная и осознанная всеми.
Майя всё это вспомнила и заискивающе улыбнулась Фридьке:
— Я совсем забыла… Что же ты будешь есть, если съел завтрашний хлеб? Сухари у вас есть?
— Ничего нет. По коммерческой цене продавали на Балтийском вокзале, а у нас мать болела. И кто про блокаду тогда знал?
Конопатины на его лице, казалось, потемнели.
— Я на фронт бы убежал, но бабушка слабая стала совсем. А мне за отца надо мстить. И паёк фронтовой — дело не последнее. Как её оставить, она от слёз по отцу совсем ослепла?… А тут я сбегу. Ты, Майка, веришь в судьбу?
— Чего? — не поняла Майя.
— Ничего. Сиди себе в окопе, стреляй фашистов. Разве из фашистского окопа видно, что стреляет человек маленького роста? Лишь бы хорошо научиться стрелять. Знаешь, сколько бы я фрицев мог прикончить?! А ты чего спросила?
— У вас и хряпы нет? И дуранды?
— Ничего нет. Чего, дура, пристала? Главное, у меня нет пистолета.
— Может, попросить или поискать?
— Кто даст! Оружия и бойцам на фронте не хватает.
— Ну? А как же тогда воевать? Поедешь с нами на Среднюю Рогатку за кочерыжками?
— Хватилась! Их растащили давно. А вообще, поехал бы. Что я повторяю, как попугай. На чём, на метле поедем?
— Ой, опять забыла. Вот знаю, что трамваи не ходит, а говорю. Будто и войны нет. Правда, глупо?
Фридька пренебрежительно усмехнулся:
— Только заметила, что глупая?
Майя решила не замечать Фридькиного ехидства.
— Ты куда идёшь?
— Какое твоё дело, — озлился Фридька. — Стоит фонарным столбом, пристаёт к человеку. Нужна ты мне! Сама, куда идёшь?
— Не нужна, а спрашиваешь. В булочную.
Фридька солидно шмыгнул синим носом, отвернулся, но не уходил.
Майе неловко. Вдобавок появилось чувство вполне осознанной вины. Она робко спросила:
— Подвал под нашим домом знаешь?
— Я все подвалы в нашем доме знаю, — скромно, вовсе не гордясь, заявил Фридька. — Чего спрашиваешь?
Вина перед голодным Фридькой усиливалась. Чтобы заглушить её, она пролепетала:
— В подвале лежит себе банка. Почти целая, с монпансье. Я своими глазами видела, как Алька-Барбос из пятой квартиры уронил её туда. Начал он её открывать, чтобы достать штучку. А она как вырвется из рук — и прямо по ступенькам в подвал загремела. Подвал открытым стоял, для проветривания. Алька-Барбос запыхтел, хотел лезть в подвал, но там темно, и он струсил. Его мать тоже не полезла, дала ему по шее, и дело с концом. Он так орал от злости, так орал!
— Её давно крысы съели.
— Она железная. Крысы разве железо прокусывают?