– В каких же местах?
– В междуречье Ладоги и Онежья, на реке Свирь, – отвечает Сеттеле.
Я, не менее удивленный, говорю:
– Так я именно там и был, в районе гидростанции города Свирь-3 и города Лодейное Поле.
– В Свири-3, – сообщает он ошеломляющую новость, – я служил пулеметчиком.
Тут я ему и рассказываю, как один пулеметчик однажды очень нас обеспокоил своим беспрерывным огнем со второго этажа двухэтажного дома, выкрашенного в ядовитый желтый цвет. Тут генерал Сеттеле, еще больше взволновавшись, признается, что именно там, на втором этаже этого дома, и была его позиция…
Я ему говорю:
– Ваш бесконечный огонь, как вы помните, большого вреда нам не принес. Но вы заставили нас призадуматься, изменить рисунок боя. Чего только стоило продвижение в глубоком снегу от укрытия к укрытию… Ведь перед вами был батальон, которым командовал я в звании старшего лейтенанта. И вот я перед вами, целехонький…
Он мне заявляет:
– И я перед вами целехонький! Хотя ваши маленькие пушчонки тогда нас здорово беспокоили. Нам офицеры говорили, что перед нами какая-то особая дивизия, снятая с границы России с Маньчжурией, оккупированной Японией.
– А вы, – говорю я финскому генералу, – воевали в составе пехотного батальона, единственного на этом участке финской танковой бригады?
– Правильно, – отвечает он, – это действительно было так.
Пишу эти строки и спрашиваю себя: а как бы мы тогда поступили оба, если б смогли заглянуть оттуда в день будущий, узнать то, чего тогда и предполагать не могли? А если бы о дне сегодняшнем знали в дни войны все воевавшие по обе стороны фронта? А может, и лучше, что человек не может предвидеть? Ведь могла бы возникнуть такая великая путаница, что история превратилась бы в хаос, в переплетение абсолютных случайностей… Такой хаотично устроенный материалистический мир не способен долго существовать, ибо человеческий разум не способен объять всей суммы событий и их последствий…
Ко множеству размышлений привело меня сопоставление описанных выше двух встреч. В частности, вторая встреча с финским воином имела и неприятные последствия. Не положено было мне в те времена общаться с иностранным генералом без переводчика, без свидетелей. А водитель моей машины не знал английского, на котором мы беседовали. У моего непосредственного начальства возникли тогда некоторые подозрения относительно моей политической позиции, и я получил большой нагоняй от соответствующих органов.
