Шмелев засмеялся и тоже хлопнул Чагоду:
— Если с тобой — согласен.
— Ладно. Тогда на лодке тебя прокачу. Поехали на маяк.
— Просматривается с того берега. Сейчас выходить опасно.
— Опасно? — Чагода схватился за живот и раскатисто захохотал. — Ох, уморил. До немца тридцать километров, а он опасно... До передовой триста метров, а до немца тридцать километров — вот потеха.
С мрачным видом Шмелев слушал издевательства Чагоды: к этому он тоже привык с тех пор, как попал сюда. Чагода перестал смеяться.
— Слушай, капитан, ты всегда такой сердитый?
— Какой есть, — ответил Шмелев.
— А ухой моих орлов угостишь?
— Уха будет, — Шмелев улыбнулся.
— Куц, — крикнул Чагода, — оставь в лодке человека. Остальные — к маяку.
— Есть, — ответил Саша Куц, и разведчики в лодке зашевелились, поднимая мешки и автоматы.
Шмелев и Чагода пошли к маяку. Джабаров пропустил их и повел лошадей следом.
— Хороший парень, — сказал Чагода, оглядываясь на Джабарова. — Отдай. Ты ведь в первом же бою его угробишь. А у меня в штабе он целей будет. Отдай мне.
— Никогда!
— Ладно: уговорил. Если бы не ты, взял бы его к себе. А у тебя не возьму.
— Хочешь подъедем? — спросил Шмелев, добрея.
— Люблю по земле ходить. — Чагода снова оглянулся и посмотрел на лошадей. — Хороший у тебя вороной. Всем вороным вороной.
— Нравится? Бери. И сена дам.
— Богато живешь. Князь удельный.
— Что ж еще на этом проклятом берегу делать? Косим сено, лошадей холим, рыбу ловим, наградные листы друг на друга пишем.
— Молодец. А еще что?
— Жалеешь? — Шмелев усмехнулся.
— Послушай, капитан. Ты вспоминай. Что было в мирной жизни, то и вспоминай. Помогает.
— Не могу. Забыл.
— А ты попробуй. Раз в такое место попал, придется попробовать.
— Отвяжись.
— А я гражданку всегда вспоминаю. Эх, красиво жили...
— Отвяжись, тебе говорят, — Шмелев посмотрел назад, на дорогу, где шли разведчики. — Куда они пойдут?
— Туда, на шоссе. Чуть поближе Устрикова.
— Там есть один скрытый подступ. Поднимемся на маяк. Я тебе покажу.
Лодка уходила в сумерках. Волны мерно выбрасывались на берег и несильно качали лодку. Куц стоял на корме. В руках у него ракетница. Двое — на веслах. Сержант с испуганным лицом сидел на носу, держа в руках ящик с голубями. Даже в быстро густеющих сумерках было видно его испуганное лицо, однако казалось, никто не замечал этого.
— Морозов, — крикнул Чагода, — ты чего ящик в руках держишь? Поставь его, поставь, не бойся.
Сержант послушно поставил ящик под банку, и лицо у него стало совсем испуганным.
