Как будто век я не был тут,
Не потому, что перемены.
Всё так же ласточки поют
И метят крестиками стены.
Для всех раскрытая сирень
Всё так же выгнала побеги
Сквозь просветлённо-зыбкий день,
Сквозь воздух, полный синей неги.
И я в глаза твои взглянул —
Из глубины я ждал ответа,
Но, отчуждённый, он скользнул,
Рассеялся и сгинул где-то.
Тогда я, трепетный насквозь,
Призвал на помощь взгляду слово,
Но одиноко раздалось
Оно — и тихо стало снова.
И был язык у тишины —
Сводил он нынешнее с давним,
И стали мне теперь слышны
Слова последнего свиданья.
Не помню, пели ль соловьи,
Была ли ночь тогда с луною,
Но встали там глаза твои,
Открывшись вдруг, передо мною.
Любви не знавшие, как зла,
Они о страсти не кричали —
В напрасных поисках тепла
Они как будто одичали.
И вышли ночью на огонь…
И был огонь живым и щедрым —
Озябшим подавал ладонь
И не кидался вслед за ветром.
Своею силой он играл —
Ему не надо было греться:
Он сам и грел, и обжигал,
Когда встречал дурное сердце.
А здесь он дрогнул и поник
Перед раскрытыми глазами:
Он лишь себя увидел в них
И, резко выпрямившись, замер,
Всё одиночество его,
Там отражённое, глядело
И в ту минуту твоего
В себя впустить не захотело.
И, одинокий, шёл я прочь,
И уносил я… нет, не память!
Как жадно всасывала ночь
Цветы припухшими губами!
Как время пёстрое неслось,
Как день бывал гнетуще вечен,
Как горько всем отозвалось
Мгновенье той последней встречи!
Прости, последней — для тебя,
А для меня она — вначале…
И стал я жить, не торопя
Души, которой не прощал я.
Прости, и пусть, как чистый день,
Мой благодарный вздох и радость
Вдохнёт раскрытая сирень
За домовитою оградой.
Не ты ль понять мне помогла
(Как я твои не смог вначале)
