— Он полковник германской армии, сейчас в длительном отпуске.Известен путешествиями в Гималаи.
— Да, да, вспомнил. Экспедиции восьмого и двенадцатого годов, — Холмс прикрыл дверцу сейфа. — Когда полковник прибыл в имение?
— Неделю назад.
— А камни пропали…
— На следующий день.
— Полковнику известно о пропаже?
— Нет. Никому не известно, кроме нас с отцом. Я очень рассчитываю на вашу помощь.
— Я приложу все силы.
— Только… Дело предельно деликатное, вы понимаете?
— Я приложу все силы, — повторил Холмс…
Ужин, верно, по случаю лета, имел место быть на террасе, с которой виднелись река, станция, лес и невесть какая даль за лесом.
Все проходило довольно мило — нас представили их высочествам — ее императорскому высочеству принцессе Евгении, ее императорскому высочеству принцессе Ольге, принцу Ольденбургскому Александру (без титулов, без титулов, у нас в Рамони летом запросто), молоденькой девушке Лизе (воспитаннице Александра), и полковнику Гаусгофферу. С Константином мы уже были знакомы. Разговор завязался оживленный — о ланкастерской системе взаимообучения, о сравнительных достоинствах немецкой и французской метод извлечения сахара из свеклы, о полифонических монетах (по-моему, реверанс в сторону Холмса), и еще, и еще. Беседа шла на очень недурном английском, и Константин мог отдохнуть. Он и манкировал обязанностями, ведя приятную беседу с молоденькой, лет семнадцати, воспитанницей.
Признаться, я был несколько разочарован, не найдя роскоши арабских сказок — золотой посуды, гор икры, танцующих невольниц, гуляющих павлинов и медведя на вертеле. Довольствоваться пришлось мейсенским фарфором, стерлядью по-казацки. И игристыми донскими винами. Правда, где-то неподалеку слышались противные крики, и студент уверял, что это павлины.
Когда дамы покинули нас, стало полегче. Или просто потянуло прохладой реки. На смену игристому пришел серьезный портвейн. Холмс раскурил трубку. Я не замечал никаких признаков погруженности в раздумья, казалось, мой друг просто отдыхал, наслаждался вечером. Впрочем, порой я замечал и признаки неудовольствия, легкие, едва заметные даже для меня, проведшего бок о бок с Холмсом многие (и лучшие!) годы. Я бы сравнил настроение Холмса с настроением великого хирурга, которого спешно пригласили к коронованной особе удалить бородавку.
Журчала вода каскада, бежавшая вниз, я, благодушный, умиротворенный вином, следил за прихотливым разговором.
— Материализм, идеализм — слова, ярлыки. Наука отличается от суеверия прежде всего терминологией, — старый принц вел главную тему, остальные подыгрывали ему, впрочем, не без изящества. — Возьмем открытия в медицине. Материалисты, если не ошибаюсь, объясняли раньше причину холеры дурными испарениями, миазмами. Не так ли, доктор Ватсон?
