— Не был я в Гамбурге и не собираюсь, — ответил он. — Дался тебе этот Гамбург.
— Да я просто так.
Элизабет хотела улыбнуться, чтобы показать, что вообще-то Гамбург и для нее ничего не значит.
— Чего ты там не видала? — сказал Раймельт и, надев куртку, вышел из комнаты.
Для него вопрос был таким образом решен.
«Он прав, — подумала Элизабет. — Зачем я вообще в эту историю ввязалась?»
Обычно Якоб не смотрел по телевизору новости, и политический раздел в газетах он тоже пропускал. Не для него это говорят, не для него и пишут, думал он, а если даже и для него, то затем только, чтоб его одурачить. Когда много лет назад все гамбургские газеты наперебой печатали сообщения о сооружении стены поперек Берлина, когда и у них в порту шли бурные споры о том, законно или незаконно такое разделение семей, традиций, да что там традиций, даже отдельных улиц и домов, Ален возил кирпич, цемент, гравий и доски на свой маленький участок у самой Эльбы и не обращал никакого внимания на шум, поднятый в Германии и во всем мире. Жене он сказал: «Кто громко кричит, тот скоро охрипнет». А потом, когда Грета умерла, он хотел просто дожить свой век так, чтоб видеть немножко солнца над Эльбой, и это казалось ему вполне разумным, во всяком случае — до последнего времени. Теперь же он начал интересоваться этой — как он выражался — суетой. Война, война и еще раз война. Короче, дела в мире обстояли не так чтобы очень. Одно сообщение вытеснялось другим, и его забывали. Бастовали шахтеры, он делал взносы в кассу солидарности по принципу: пусть один маленький человек поможет другому, от больших ждать нечего. Некоторую тревогу вызвало повышение цен на бензин, вода Эльбы становилась все ядовитее, эксперты без устали спорили, кто кому грозит атомными боеголовками, то ли Восток Западу, то ли Запад Востоку. Ален не мог ко всему этому приноровиться. Голова у него пухла от всяких изречений типа: «Не откладывай на завтра» и «Человек — сам кузнец своего счастья» — и прочей чепухи. Короче, он собрался и поехал в Берлин, хоть поначалу и не думал в обозримом будущем снова побывать там. Впрочем, брату исполнялось пятьдесят пять лет, вполне уважительная причина, чтобы взять отпуск.
Элизабет тоже собралась и поехала в Берлин. В деревне это вызвало всеобщее удивление, потому что одна Элизабет никогда и никуда не уезжала, ее утомлял даже уличный шум в окружном центре. Но Элизабет заявила, что ей нужны новые гардины и еще пальто, а в Берлине выбор больше, чем в их деревенском магазине или даже в Лейпциге. Это казалось убедительным.
