Надо было заняться и губой, я чувствовал языком, что губа распорота сантиметра на 4 и так просто не заживёт. Но я проходил медкомиссию при поступлении на завод и уже знал, где расположена городская больница, поэтому потопал туда. В приёмном покое сидели две девчушки, они меня осмотрели и вызвали дежурного хирурга – это тоже оказалась девчушка, но чуть постарше. У них на лицах долго была нерешительность, но, наконец, консилиум эскулапов решил, что губу нужно всё же зашить. Вкололи мне новокаин и приступили. Штопали они меня довольно долго и навязали такие узлы, что опухоль шрама на губе у меня, если присмотреться, и сейчас видна, а в те годы не было случая, чтобы я познакомился с врачом и чтобы он, выбрав время, не отозвал меня в сторону и не поинтересовался – не рак ли это? Но что поделать – город был молодой, все мы были молоды и неопытны, у меня на этих девчушек никогда обиды не было. (Единственное, я с такой губой надолго разучился свистеть, и чёртов Гарик Енин меня вечно при встречах подначивал: «А ну свистни!». Но, с другой стороны, как говорится в редко используемой ныне присказке: «Для мужчин всего дороже шрам на роже!» Девчушки мне его обеспечили.)
Утром я приехал на работу с большим опозданием и с вопросом, прежде все-го, к Гарику и Лё-ше: «Это что же тут такое, мать вашу, творится?!» Хегай тут же по-звонил Влади-миру Павловичу Березко, начальнику цеха, и Гарик меня к нему по-вёл. Березко выс-лушал, помрачнел и позвонил В.Н. Пасюкову, ис-полнявшему обязанности главного инженера. Владимир Николаевич тут же вызвал меня к себе, выслушал, помрачнел, позвонил начальнику милиции, мы сели в машину главного инженера и поехали в город. Поднялись на второй этаж милиции в кабинет начальника, тот нас ждал. Вместе с ним был и худой седой майор, казах – начальник уголовного розыска. Я снова рассказал всю историю в подробностях, хотя, надо сказать, моя губа не располагала к красноречию. Помрачнели менты. Начальник милиции, когда я сказал, что, по мнению народа, главарь шайки – его сын, запротестовал, что у него вообще нет сыновей, и было видно, что офицеры милиции догадываются, что будет делать Пасюков (а говорил главный инженер завода с ментами очень зло), если они не примут меры. Начальник милиции тут же скомандовал майору, чтобы эти сволочи немедленно сидели в КПЗ. Пасюков поехал на завод, а майор завёл меня в комнату оперов, в ней было несколько столов, за которыми сидели два молодых опера – казах и русский. «Как они выглядели?» – спросил меня начальник угро. Я начал подробно их описывать – не надо было им мои яблоки жрать – я их хорошо запомнил.
