— Хочешь добрый совет?
— Оставить все как есть? Побыстрее выздороветь и уехать из Бержерака?
— Проведи несколько дней в Рибодьере, как мы с тобой условились. Я говорил об этом с доктором, он сказал, что уже сейчас тебя можно осторожно туда перевезти…
— А прокурор, что он сказал?
— Не понимаю.
— И он, наверное, сказал свое слово. Разве он тебе не напоминал, что заниматься этим делом у меня нет абсолютно никаких официальных полномочий, разве что на правах жертвы?
Бедный Ледюк! Он всем хотел угодить! А Мегрэ был так безжалостен!
— Но признайся, что официально…
И, собрав все свое мужество, он вдруг сказал:
— Слушай, старина! Прямо тебе скажу! Теперь, особенно после твоей утренней комедии, о тебе здесь сложилось плохое мнение. Прокурор по четвергам обедает с префектом полиции, и он мне только что сказал, что постарается, чтобы тебе дали специальное указание из Парижа. И вот что тебе ставится в вину прежде всего: то, что ты раздавал эти вознаграждения по сто франков… Говорят, что…
— Что я подстрекаю разное отребье говорить все, что им вздумается?
— Откуда ты знаешь?
— Что я выслушиваю всякого рода клевету и что вообще возбуждаю нездоровые настроения…
Ледюк молчал, ему нечего было сказать. Именно так в общем-то он и думал. Прошло несколько минут, прежде чем Ледюк решился:
— Был бы у тебя хоть верный след!.. В таком случае, должен признать, я бы изменил свое мнение и…
— Нет у меня следа!.. Вернее, их у меня четыре или пять. Сегодня утром я надеялся, что по крайней мере два из них к чему-то приведут. Так вот, ничего не вышло! Все лопнуло прямо у меня в руках!
— Вот видишь… Послушай! Ты совершил еще одну ошибку, наверное, самую серьезную, потому что из-за нее у тебя появился серьезный враг. Ты позвонил жене доктора!.. А ведь он такой ревнивый, что мало кто может похвастаться, что видел его жену!.. Он ее почти не выпускает из дома…
— И в то же время он любовник Франсуазы?! И ревновал бы, следовательно, к ней, а не к жене?
— Это меня не касается. Франсуаза вполне независима. Она даже одна катается на машине. Что касается законной жены… Короче говоря, я слышал, как Риво сказал прокурору, что ты поступил по-хамски и по приезде в гостиницу ему очень хотелось показать тебе, где раки зимуют.
— Ого! Это уже кое-что!
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что он трижды в день перевязывает мою рану! — и Мегрэ рассмеялся, неестественно легко и громко. Он смеялся, как человек, попавший в глупое положение, но не отступающий от своего, потому что отступать слишком поздно, а как выйти из этого положения — неизвестно.
