Утром 17-го января мы должны нанести решительный удар по Каменской, но получившие подкрепления из воронежских красногвардейцев большевики, рано поутру, сами переходят в наступление. Взятый конниками Грекова пленник докладывал, что против нас идет полторы тысячи штыков и две донские батареи. Нам плевать, нам надоело бегать от одной станции до другой, мы начинаем уставать, а потому, готовы встретить красных со всем нашим радушием, остановить их, а затем, на их плечах ворваться в так необходимый нам населенный пункт.
Начинается бой, перед Северо-Донецким полустанком появляются густые цепи вражеских пехотинцев, а по правому флангу, в районе недалекой речушки, были замечены артиллерийские упряжки. Наша офицерская полурота лежит вдоль всего железнодорожного полотна, команды нам не нужны, и что делать, каждый из нас знает очень хорошо. Сначала подпустим краснопузых поближе, отстреляем самых активных, пулеметы нас поддержат, а как только противник запнется, а он обязательно запнется, мы контратакуем. Единственная проблема это вражеские орудия, но мы надеемся на то, что донские артиллеристы не будут слишком усердствовать, а их снаряды, как это уже не раз случалось, будут падать где-то в стороне. Однако появляется Чернецов, который эту ночь провел в Лихой. Есаул, такой же, как и всегда, в перетянутом ремнями синем полушубке, жизнерадостный и розовощекий, неспешно прохаживается вдоль канавы, где мы загораем, и громко спрашивает:
- А что партизаны, сходим в атаку сразу, не дожидаясь пока красные в гости придут?
Ноги сами поднимают меня с промерзшей земли, а руки пристегивают к винтовке штык. Слева и справа, тоже самое делают и остальные бойцы нашего отряда. Молча, без криков и песен, быстрым шагом мы идем навстречу врагам. Наш напор силен и стремителен, мы уверены в своей правоте, и когда до красных остается метров тридцать, они останавливаются. Враги, как стадо баранов, мнутся на месте, и тут, не сговариваясь, как по команде, мы берем их на горло.
- Ур-раа-а! - разносится над полем наш рев, и весь отряд переходит на бег.
Красногвардейцы и немногочисленные спешенные казаки из революционеров, разворачиваются и бегут к своим исходным позициям. Поздно, господа, вы опоздали. Я догоняю одного красногвардейца, широкоплечего парня в бекеше с сорванными погонами, не иначе, как снятую с офицера, и вонзаю ему в спину штык. На миг замираю и выдергиваю штык на себя. Вновь бегу, и снова ударяю в чужую спину. Это второй, а всего в то утро, на свой счет я мог бы записать четверых.
