— Вам плохо?
Но я не могла произнести ни звука. И еще эта гнетущая удушливая тяжесть в груди. Она подошла ко мне.
— Вы такая бледная…
Она взяла меня за руку. Наверно, я напугала ее. Однако она крепко держала мою руку.
— Пойдемте-ка, садитесь сюда…
Она повела меня за прилавок, в комнату, где стояло старое кожаное кресло. Я села в кресло, и она положила мне руку на лоб.
— Температуры нет… Но руки у вас ледяные… Что-то не так?
Много лет я ничего никому не говорила. Все держала в себе.
— Слишком сложно объяснить, — ответила я.
— Почему? Все можно объяснить…
Я разрыдалась. Такого со мной не случалось ни разу после смерти моей собаки. Тому уже лет двенадцать.
— Вы пережили недавно какой-то шок? — спросила она тихо.
— Я встретила человека, которого считала умершим.
— Это очень близкий вам человек?
— Это даже не так важно, — заявила я, силясь улыбнуться. — Я просто устала…
Она вышла. Я слышала, как она выдвинула и задвинула ящичек в аптечном зале. Я по-прежнему сидела в кресле, и мне не хотелось шевелиться.
Аптекарша вернулась. Она успела снять белый халат и осталась в юбке и темно-сером пуловере. Она протянула мне стакан воды, на дне которого пузырилась красная таблетка. И присела рядом на подлокотник кресла.
— Подождите, пока растворится.
Я не в силах была оторвать взгляд от красной пенящейся воды. Она искрилась.
— Что это? — спросила я.
— То, что вам сейчас нужно. — Она снова взяла меня за руку. — У вас всегда такие холодные руки?
То, как она сказала «холодные», с ударением на этом слове, напомнило мне вдруг название книги, откуда Фредерика в Фоссомброне читала мне по нескольку страниц каждый вечер, когда я уже лежала в постели: «Дети холодов».
Я залпом выпила весь стакан. Вкус был горький. Но в детстве мне приходилось пробовать и куда более горькое питье.
Она принесла табуретку и подставила мне под ноги, чтобы я могла их вытянуть.
— Отдохните. По-моему, вы не умеете расслабляться.
Она помогла мне снять плащ. Потом расстегнула молнию на сапогах и осторожно стянула их. Снова присела на подлокотник и стала щупать пульс. Прикосновение ее руки, сжимавшей мое запястье, наполнило меня ощущением покоя и безопасности. Я чувствовала, что засыпаю, и от этой мысли мне было хорошо, как в тот вечер, когда монашки усыпили меня эфиром.
Это случилось незадолго до начала нашей жизни в большой квартире у Булонского леса. Я училась в пансионе и, не знаю почему, ждала в тот день на тротуаре. Никто за мной не пришел. Я решила перебежать улицу, и меня сбил пикап. Оказалось, что повреждена щиколотка. Они уложили меня в кузов, под брезент, и отвезли в какое-то здание неподалеку. Я открыла глаза на кровати. Вокруг толпились монашки, одна из них склонилась надо мной. На ней был белый чепец, и она дала мне понюхать эфира…
