— Она одна живет? — спросила я у консьержки.
— Довольно долго к ней ходил мужчина… Он работал с лошадьми, здесь рядом… Брюнет североафриканского типа.
— Он больше не приходит?
— В последнее время нет.
Она уже начала поглядывать на меня подозрительно. Мне вдруг захотелось рассказать ей все. Моя мать приехала в Париж девочкой. Училась в балетной школе. Ее звали Немка. А меня — Маленькое Чудо. Трудно и долго объяснять, особенно стоя у ворот перед этим кирпичным домом.
— Дело в том, что она задолжала мне двести франков…
Я всегда носила деньги при себе, в черной холщовой сумочке на шнурке, обвязанном вокруг талии. Я порылась там. У меня оставались две купюры — сто и пятьдесят франков — и мелочь. Я протянула купюры ей, сказав, что потом занесу остальное.
— Спасибо большое.
Она быстро сунула деньги в карман халата.
Вся ее подозрительность мигом исчезла. Теперь я могла расспрашивать ее сколько угодно про Фальшивую Смерть.
— А насчет квартплаты… Обсудим в следующий раз, когда вы придете.
По правде говоря, приходить я больше не собиралась. Что тут еще узнавать? И зачем?
— Ей несколько раз отключали электричество. А я про себя думала: для нее же лучше. Она пользуется электроодеялом… Это опасно…
Я представила себе, как она втыкает в розетку вилку с проводом от электроодеяла. Она и раньше любила всякие новшества, которые поначалу кажутся последним словом техники, а потом либо выходят из употребления, либо становятся чем-то обыденным. Я вспомнила, что в более благополучные для нее времена, когда мы жили в большой квартире у Булонского леса, кто-то принес ей ящичек, обтянутый зеленой кожей, и он работал как радиоприемник. Потом я поняла, что это был один из первых транзисторов.
— Посоветуйте ей не пользоваться электроодеялом.
Не так-то это просто. Послушалась ли она хоть раз в жизни доброго совета? Впрочем, теперь все равно поздно.
— Вы не знаете, как зовут человека, который к ней ходил?
У нее сохранилось его письмо трехмесячной давности, которое он прислал, заплатив за квартиру. В приоткрытую дверь я видела, как она роется в большой коробке с бумагами.
— Не могу найти… Все равно он, по-моему, не придет больше…
Скорее всего, ему она и звонила в тот вечер из автомата. Через двенадцать лет у нее каким-то чудом еще остался кто-то, готовый ей помогать. Но и его она ухитрилась оттолкнуть. Еще тогда, давно, когда меня звали Маленькое Чудо, она иногда целыми днями не выходила из своей комнаты, сидела там, отрезанная от мира, никого не желая видеть, даже меня, и наступал момент, когда я уже не знала, там она или бросила меня одну в этой огромной квартире.
