— Замолчи! — поморщился я. — Нечего мне объяснять, за что ты стала или не стала бы меня обвинять. И не занимайся кишкоедством. Я тоже тебя знаю и видел тебя голой не раз и не два. Ты красивая и умная женщина…
— Но не такая красивая и умная, как она.
— Кто?
— Все тебе надо разжевывать. Эта… Хелен Пиласки!
— Господи, Клэр, ну что ты несешь? Женщина сидит в тюрьме, в ожидании суда за убийство. За убийство — понимаешь? Неужели ты не можешь вбить это в свою… башку?
— Ты хотел сказать — в тупую башку? Скажи уж, не бойся.
— Не кричи — детей разбудишь.
— Ну и черт с ними!
— Успокойся, Клэр, — взмолился я. — Возьми себя в руки.
Несколько раз сглотнув, она медленно, с расстановкой произнесла:
— Я ведь не одна это знаю, Блейк. Весь город только это и смакует: как Блейк Эддиман влюбился в дешевую потаскуху, развлекающуюся убийствами.
— Не говори так!
— Ага, проняло, — торжествующе улыбнулась Клэр, упиваясь своим достижением. — Не по нутру тебе, когда её называют дешевой потаскухой. Может, назвать её тогда — дорогой потаскухой? Как-никак, сам Джо Апполони её обхаживал. А потом — Фрэнк Каттлер. Она соблазнила его в бассейне и отымела прямо там, в раздевалке…
— Это ложь!
— Да, разумеется. Бессовестная ложь. Только, кроме тебя, все об этом знают.
— А тебе кто сказал?
— Сам Фрэнк и сказал. Время джентльменов и отважных рыцарей, защищающих дамскую честь, прошло, мой дорогой. Если, конечно, вообще было когда-нибудь. Похоже, теперь вы одерживаете победы лишь для того, чтобы похвастать о них другим женщинам. Да, это так?
— Мне не нравится, что ты говоришь!
— Разумеется. Я твоя жена, Блейк. Мне-то хвастать нечем. Но ты посмотри на себя. Помнишь, как старый Бриско, аризонский миллионер, скончался от сердечного приступа? Он ведь тоже тогда влюбился в эту проститутку… Спроси кого хочешь, если не веришь.
Вот именно тогда мне и пришло в голову, что я больше не способен жить с Клэр, что нашему браку, да и в какой-то мере нам самим — настал конец.
* * *
Когда Хелен вошла в комнату для свиданий, я встал; я всегда вставал при её появлении. И, опять же как всегда, надзирательница поинтересовалась, не стоит ли ей остаться при нашем разговоре.
— Нет, спасибо, — отказался я. — Я позову вас, если понадобится.
— Она — образцовая узница, мистер Эддиман, — сказала Красотка. — И замечательная женщина.
Она оставила нас вдвоем, и Хелен приблизилась ко мне. Она не шла, а словно парила. Свободно, легко, раскрепощенно. Лицо её светилось здоровым румянцем, словно она и не сидела взаперти в тюремной келье. Зачесанные назад волосы матово сияли. Я, должно быть, выглядел не столь бодрым и здоровым, потому что Хелен, смерив меня несколько встревоженным взглядом, спросила, спал ли я ночью.
