— Не отталкивай меня.
— Я не отталкиваю. Вставай. Уже поздно. Мы вернемся в постель. Вместе. — Она вынула пробку, чтобы спустить воду.
Скотт с шумом поднялся и помог Дори встать.
— Осторожно. Ванна очень скользкая. Они вытерлись большой банной простыней, которую Дори специально держала для Скотта. Скотт с полотенцем, наброшенным на его широкие плечи, вел Дори, крепко прижав к себе. Когда он коротко поцеловал ее в губы, она ответила, обвив его руками за шею и импульсивно прижавшись к нему крепко-крепко.
—Я боюсь, Скотт, — сказала она. — О, Скотт, я так боюсь.
—Не за ребенка же?
Она покачала головой.
— Нет. За нас. За то, что у нас есть. Мы не можем потерять то, что есть между нами.
Пригладив ее волосы, он поцеловал ее в макушку и глубоко вздохнул.
— Я боюсь этого так же, как и ты, Дори.
Их любовные утехи, когда они вернулись в постель, были нежными, неспешными, после них осталось щемящее чувство с горько-сладким привкусом. С этим чувством они уснули и спали почти до полуночи.
Когда Дори начала убирать постель, она обнаружила, что лепестки розы увяли, а стебель согнулся. Она взяла цветок в ладони, словно это была антикварная ценность. Увидев это, Скотт сказал:
— Да, плохо. Нам надо было быть более аккуратными с ней. Давай я ее выброшу.
— Нет, — ответила Дори, закрывая цветок, когда он потянулся к нему. Затем, слегка смутившись, она пояснила: — Я хочу сохранить эту розу. Я засушу ее в книге.
Скотт поцеловал ее в лоб.
— Оказывается, ты романтик.
— Ага, — рассеянно согласилась она, думая про себя: Когда в следующий раз ты приищешь мне красные розы, они будут что-то значить.
Дори перемерила с полдюжины платьев, прежде чем поняла, что не случайно каждое платье привычного для нее размера сидело на ней кургузо, обтягивая грудь и впиваясь в талию. Перемены в ее теле вызвали сначала удивление, потом раздражение и наконец радость. До того момента, когда ей не подошло уже шестое платье, ее беременность была скорее делом разума, чем тела. Теперь же она была и физическим, и эмоциональным фактом.
Она была беременной женщиной. Осознание этого испугало и встряхнуло ее. Раздевшись до трусов и бюстгальтера, она изучала свое отражение в зеркале примерочной, внимательно рассматривая налившиеся груди и расплывшуюся талию. Она положила ладонь на слегка распухший живот и легко прижала, надеясь ощутить зародившуюся внутри нее жизнь. Она обнаружила только небольшую твердую массу, которую чувствовала скорее нутром, чем пальцами. Секрет, который все еще принадлежал ей и тем, с кем она поделилась им, по-прежнему был таким важным и впечатляющим, таким пугающим, что осознание его заполнило ее с головы до ног. Ее тело было проникнуто им, а ее дитя, тот твердый маленький комочек внутри нее, никогда не казалось ей более реальным.
