Уваров машинально допил чай и здесь к нему подошел Алексей Лавров и присел рядом:
— Здравствуйте, Семен Николаевич.
— Здравствуй, Алексей — ответил Уваров — Я предполагал, что вы здесь. Где отец-то?
— Там на нарах лежит. Занемог что-то.
— Сейчас я его посмотрю.
— Вы сначала передохните — он немного помолчал и тихо спросил — Как там Анна?
Уваров ждал этого вопроса и, положив руку на плечо парня, ответил:
— Тяжело сейчас Анне, но она держится. Ты тоже держись. Видишь, как все повернулось. Придется вам с Анной повременить со свадьбой. Будете вы вместе, только пережить все это надо.
Алексей поднялся.
— Пойду к отцу, скажу, что вы здесь.
— Пойдем вместе, — поднялся и Уваров.
Он взял саквояж и направился вслед за Алексеем в дальний угол пересылки.
Степан Лавров лежал укутанный суконным одеялом. Сверху была наброшена и ватная телогрейка. Алексей протянул руку и пошевелил отца за плечо:
— Батя, здесь Семен Николаевич пришел.
Под одеялом зашевелилось. послышался приглушенный кашель. Алексей помог отцу подняться и подложил ему телогрейку.
— Здравствуй, Степан Павлович — поздоровался Уваров.
— Здравствуй Семен Николаевич. — ответил тот прокашлявшись. Ты то как здесь оказался?
— Об этом потом. Давай-ка, снимай рубаху. Посмотрю, чего это ты захандрил.
Уваров тщательно прослушал Степана, смерил температуру и озабоченно поглядел на Алексея.
— Где это он так застудился?
— Да его вызвали в сельсовет и в холодную заперли пока у нас имущество описывали, да скот уводили. Почти четыре часа просидел. А до этого навоз мы перекидывали, пропотели хорошо до сырых рубах. Домой отец пришел, на печи полежал, а тут и подвода за ним приехала. Так и поехал больной. Сначала вроде бы ничего, а теперь вот расхворался не на шутку.
Лавров-старший осторожно заправил рубаху и спросил Уварова:
— Ну что там у меня?
— Застудился ты крепко Степан Павлович. Давай-ка, вот порошки попей, травки дам Алексею заварить. Чаю больше пей. Пропотеть старайся. Бог даст, поправишься.
Лавров пододвинул к себе подушку, облокотился на нее, подтянул одеяло и с горечью в голосе сказал:
— А для чего поправляться-то? Жизнь для меня кончилась. Бабку, да детей жалко, а мне сейчас уже все равно.
Он приподнялся и оперевшись на локоть, с гневом в голосе заговорил:
— Ты посмотри, что делается, Семен Николаевич. Я всю германскую войну в окопах провел. Большевистские агитаторы в войсках мира и землю обещали. Я обоими руками за это. Все ведь устали, к земле тянуло. Революция пришла — Ура кричали. В гражданскую войну я три года по полям носился, за эту землю воевал. В село приехал — как раб работал. На твоих глазах своими руками всякую пустошь с сыновьями распахал, на Птичьем острове весь ивняк вырубил, сенокос изладил залюбуешься. Ведь редко в каком доме моей мебели нет. А на какие бы копейки я купил лошадь, корову. А потом жеребенок, телочка появились. Потом дети подросли, к работе, слава Богу, приучены были. А Мария-то моя, я вообще не знал, когда она спала. Ложусь — она половики ткет, встаю, а она уже у печки. А теперь, давай иди в колхоз совсем своим хозяйством. Да вот фига им. — понизил голос Лавров. — Кто первым побежал в колхозы — то? Петров Гришка, который целыми днями с удочкой на Волге просиживал, отцовский амбар на дрова истопил. Сажин Алексей, который последнюю корову в городе в карты проиграл, Пегов Михаил, который с утра глаза винищем зальет, да бабу свою с детишками гонять начнет. Конечно, и несколько справных мужиков в колхоз пошло, но те уже по нужде, силком. Деваться некуда. И думаешь, они там работать будут, как на себя? Да, хрен. Испортятся людишки и все тут.
