— Мама… Папа… — Мне пришлось расхохотаться, что бы не зареветь в истерике. — Как вы меня нашли? Как вы сами? Вы… вы видели, что случилось в Донкастере? Там… там… они все…
— Ник, все в порядке, Ник. Мы знаем, что случилось.
Папа, улыбаясь и показывая щербину в верхних зубах, подошел и обнял меня за плечи. Крепко и любовно. Мама подошла сзади, откидывая волосы с лица. И в улыбке ее была чистейшая материнская любовь.
— Ник, ручаюсь, ты уже списал нас в мертвые, — сказала она. — Что бы ни случилось, мы больше никогда тебя не оставим.
Она поцеловала меня в щеку. Если бы она могла, то прижала бы меня к груди, как младенца.
— Ладно, поедем домой. Наша машина стоит на дороге.
— Джон тебя ждет не дождется. Он прямо помирает показать тебе новые игры, которые он купил.
Холодный ком скользнул у меня изнутри вниз по ногам. Гадский сон!
— Ага. — Я покачал головой. — Джон помирает меня видеть. А где дядя Джек? Играет в сумасшедший гольф?
Мама рассмеялась, как девчонка.
— Да нет, мы его оставили в кухне с гитарой. Я все равно хотел поехать с ними. По-настоящему хотел. Пусть они пристегнут меня к заднему сиденью папиной машины и отвезут домой, как семилетнего. Но где-то глубже что-то мне говорило:
НЕТ! БЕГИ СО ВСЕХ НОГ, НИК АТЕН! ОТПИХНИ ИХ С ДОРОГИ И БЕГИ, БЕГИ, БЕГИ! ОНИ ТЕБЯ ОБДУРЯТ, ПАРЕНЬ!
— Наконец-то ты с нами, Николас.
— Знаешь, он когда-нибудь станет миллионером или окажется в тюрьме.
Беги, Ник, беги!
Поздно.
Мама с папой сбили меня с ног и прижали к земле, растащив мне руки в стороны. Мне было семь лет, и у меня не было сил остановить то, что они со мной делали.
— Ну, Николас, не глупи. Это не больно. — Такой был голос у мамы, когда она обрезала мне ногти на ногах. — Ты же хочешь выглядеть как Джон, правда? Лежи тихо, а то могут подумать, что мы тебя убить собрались.
Мама держала нож перед моим лицом.
— Если ты боишься, подумай о своей любимой передаче. «Мюнстеры», кажется? Лежи тихо, Николас, не вертись. Это одна минута.
Нет!
Не надо!
Я глядел на свою голую грудь. Мама воткнула нож в кожу, папа начал сквозь дырку в зубах насвистывать «Десять бутылок зеленого стекла».
На моей груди разъехалась красная улыбка.
Не дыша, я глядел, как мама спокойно прошла грудную стенку. Там, как сочный красный фрукт, качало мое сердце, и его белые корни, артерии, исчезли в кровавом мясе.
Мама ухватила пучок артерий и начала прорезать их, как резала жилы в беконе, выхватывая неподдающиеся куски пальцами.
Каждая порванная артерия была пыткой, и я кричал.
