Следующим был, к огромному моему удивлению, Жан Леттье.
* * *
— Привет, старина! — он подошёл, как ни в чём не бывало, словно не он с Ивом и Полем выставили меня из блока. — Хотел обнять тебя, но медсестра сказа — не сметь, он развалится на части. Поэтому… — он осторожно пожал мой указательный палец.
Я не удержался, рассмеялся, хотя это и было больно. Сжал платок в кулаке. Что это с Жаном?
— Слушай, — он посерьёзнел. — Между нами, я не хотел, чтобы тебя выгоняли. Но сам не знаю, затмение какое-то. Посмотри в мои честные глаза и скажи, я вру или не вру?
Не врал. Если, конечно, это были его глаза. Что и сказал.
— Вижу, поправляешься, — Жан энергично пожал руку. — Давай, уходи отсюда поскорее, жизнь продолжается. — Он увидел леденцы. — О, да тебя уже балуют! Неужели мамочка приехала? Всё, молчу, молчу. Я не пущу её сюда, клянусь!
Ещё немного — и мне станет худо, нельзя так много смеяться!
— Как выпустят, — он остановился на пороге, — заходи к Софи. Мы приглашаем — посидим где-нибудь, поговорим.
«Мы». Ну да, куда мне против Жана. Но настроение отчего-то не портилось.
Брюс, общежитие, 20 апреля 2009 года, 21:20
У меня началось раздвоение личности. Или растроение, или ещё хуже.
Оно началось давно, видимо, когда я познакомился с Ники, а теперь возвращалось, каждые несколько часов.
Там, в больнице: я не мог посмотреть в зеркало или выйти в коридор — там бродили чудища, или персонал вёл себя очень странно. А потом что-то случалось, и всё окрашивалось в радужные тона, и жизнь становилась прекрасной.
Всякий раз это было как-то связано с платком. Я уже старался не убирать его и застёгивал карман, где тот лежал, и всё настойчивее становилась мысль — пора к психиатру, опять.
Когда я вернулся в общежитие, то жил уже не в комнатке-чулане, а в примерно таком же блоке, что и раньше. Только теперь я там жил один. Невероятная щедрость господина ректора. Но… меня всё чаще одолевало ощущение, что я, на самом деле, всё в той же каморке, и двойственность выводила меня из себя.
Она началась ещё в больнице. Там ко мне пришёл не кто-нибудь, а Длинный. Правда, один, без Ники. Я уж не знаю, зачем он пришёл — для него Шарлотта и Кристин были любимым поводом, так скажем, пошутить — но пришёл. И даже вежливо пожелал выздоровления. И всё время мне казалось, что слышу почти прямым текстом: хоть раз увижу рядом с Ники — останешься здесь навсегда.
Но была и другая версия того же вечера. Когда Поль не пришёл. И я совершенно уверен, что не могу выбрать, что же из этого было на самом деле.
