Одевалась всё более крикливо. Вела себя надменно и агрессивно по отношению к тем, кто не выказывал ей уважение (а выказывали немногие). И, что самое неприятное, в присутствии Поля, Жана или других «прошедших испытание» становилась другой — деланно услужливой, крайне любезной, а в случае Поля — прямо-таки покорной. Это настолько не походило на знакомую мне Ники, что я не знал, что и думать. Игра. Непонятная мне игра. И часто, почти каждый день, она попадалась мне на глаза, молча смотрела. Во взгляде всё чаще начинало появляться презрение и злость.
Но не пойти на день рождения я бы не смог теперь.
А София… забавно, но мы начали переписываться. Я никогда особенно не любил эпистолярный жанр, но переписка выходила интересной. Мы с ней там даже играли в шахматы. Это был, наверное, единственный способ общения — попытайся я встретиться с ней, моментально где-нибудь рядом, как по волшебству, оказывался Жан.
София уговаривала меня не ходить на день рождения. Что бы мне в этот раз послушаться доброго совета!
Но добрые советы на то и добрые, чтобы их никогда не слушались.
Брюс, праздничный зал, 11 апреля 2010 года, 14:00
Странно, но дверь в праздничный зал оказалась открытой и — никакой охраны, ни приглашённых, никого. Заходи кто хочешь, бери что хочешь. По поводу последнего я, конечно, преувеличил. «Крысятничать» в кампусе никто не стал бы — за подобное выгоняют с позором, а сделать что-то тайком трудно. Кругом камеры, полно охраны, а студентам за своевременное предупреждение о возможных нарушениях закона полагается поощрение.
Я открыл дверь и ещё раз подумал, не уйти ли отсюда. Тем более, уже два часа пополудни, объявленное время, а здесь ни души. Накрытые столы, яркое освещение, тепло и уют. И никого. Розыгрыш? Или все передумали?
— Брюс? — услышал я из-за спины. Ники. Я уже начал вздрагивать от звука её голоса. Моего общества за прошедшие несколько месяцев начали избегать почти все — и всякий раз, когда Ники появлялась, обычно в компании Поля, Длинного, как его звали за спиной — все делали вид, что меня здесь нет.
С днём рождения, мадемуазель де Сант-Альбан, — я коротко поклонился. Звать себя по имени она теперь не позволяла. Несколько раз я получал от неё пощёчину за фамильярность, а рядом, с выражением скуки и брезгливости, всегда стоял Длинный.
Ники приблизилась. Вся в чёрном — это теперь праздничный наряд? И никаких духов. И на том спасибо.
— Ничего не хочешь сказать?
Она стояла на расстоянии двух шагов, пристально смотрела мне в лицо.
