– Чтобы исчерпывающе воспроизвести юность Доротеи, – наконец сказал старик, – я должен сначала поведать о тех несчастных ублюдках, извращенцах до мозга костей, оказавшихся составляющими Гидры. От одной мысли о них у меня все внутри переворачивается. – Он сделал еще один глоток.
Я могу помочь – пищеварение у тебя будет первый класс. Я лечу более успешно, чем виски, конечно, если ты позволишь проникнуть в твое сознание.
Роги коротко, нервно рассмеялся, потом словно пролаял ответ:
– И по ходу дела ты попытаешься снять мои ночные кошмары? Защитить от ублюдков?
Мысленный голос сухо ответил:
У меня есть опыт в этом вопросе, можешь мне поверить. Я могу поставить в твоем мозгу защитный экран.
– Ну так давай! Минуту я готов потерпеть.
Ты не понял. Все может быть сделано только во сне, ты ничего не почувствуешь. То, что тебе дорого, оставлю нетронутым, но защитный экран я могу поставить лишь с твоего разрешения. С моей стороны будет верхом неблагодарности, если после окончания работы я позволю тебе вновь запить. Я обещаю, ты больше никогда не будешь страдать от ночных кошмаров. Мы, лилмики, самые искусные целители в галактике.
– В самом деле? Тогда куда же ты смотрел в прошлом году, когда Фурия и ее подручные вцепились в меня? Когда чертики за мной гонялись? Из-за каждого угла выглядывали!.. Рожи строили… Ух, какие мерзкие рожи они строили!..
В тот момент мое вмешательство было бы преждевременным. Кошмары, подобные тем, что мучили тебя, являются необходимым звеном в психической эволюции мозга на его пути к высшей реальности. Здесь уместна аналогия с Метапсихическим Восстанием. Нарыв должен созреть…
– Плевать мне на твою высшую реальность! И на низшую тоже!.. – Старик еще раз отхлебнул из фляжки.
Роги!..
– Хорошо, хорошо! Соберись с силами и укрепи мои мозги. Надеюсь, ты не вставишь мне затычку? Мне не придется работать день и ночь? Дай слово, что не будешь использовать свои лилмикские хитрости.
Смутный контур, цеплявшийся за стены у выхода из пещеры, теперь словно придвинулся к огню, и в перемене света и тьмы, рождаемой угасавшим костром, внезапно проступили черты лица – вернее, отразились на густом дымке, потянувшемся вверх, до излома незримой трубы. То ли Рогатьену померещилось, то ли начал действовать алкоголь, только старик невольно затаил дыхание – он знал человека, чей образ время от времени мелькал на сизых дымных прядях. Любил его… Роги вскочил на ноги, выкрикнул имя, попытался обнять странное, смутное видение. Там было пусто – дымок, жар от угольев, игра теней. Глаза защипало, старик выхватил платок, принялся утирать слезы. С трубным звуком высморкался. Сел на прежнее место.
