- Боже мой, Боже! Что же будет со мною дальше? Укрепи меня, Господи! Я не знаю, что мне делать?
Сел на нары, стал думать. Заметил на полу кусок доски, поднял его, прикрыл парашу. Открыл форточку, давая возможность весеннему воздуху проникнуть в затхлое помещение. В углу стояла метла, Павел смел окурки с нар, подмел пол, постоял над пьяницей, пришел к выводу, что без воды его не очистишь. Стукнул в двери. Молчание. Постучал еще. Послышались шаги, открылась кормушка.
- Чего тебе? - грубо спросил давешний милиционер,
- Да вот, обмыть бы пьяницу - воды мне.
- Ишь ты, чего захотел - воды ему! Подождешь до утра, на оправке получишь воду. Тихо сидеть!
Кормушка захлопнулась. Павел вернулся на нары, стал слушать биение собственного сердца. Но, видимо, наверху происходили свои события, связанные с требованием Павла, - вновь застучали сапоги по ступеням лестницы, дверь распахнулась. Милиционер брезгливо оглядел пьяницу, пнул неподвижное тело носком сапога - алкоголик не шевельнулся, лишь пробурчал нечто невразумительное и перевернулся на другой бок.
- Ишь ты, - подивился такому беспамятству милиционер, сплюнул в сердцах и выругался: - Животное! Утром сам уберет. А ты... Ты переходи в другую камеру.
На новом месте было, правда, не лучше, но хоть блевотиной не воняло. Тут уже находилось несколько человек, игравших в незнакомую Павлу игру, материалом для которой служили слепленные кусочки хлеба.
Дышалось здесь чуточку легче, сокамерники тотчас окружили Павла, засыпали его вопросами, он заметно оживился. Ночь прошла спокойно.
Зычный голос милиционера позвал всех на утреннюю оправку. Роздали пайки черного хлеба, не забыли и селедку. Павел ни к чему не мог притронуться, ему все еще казалось, что происходящее с ним - чья-то шутка, сейчас шутники опомнятся и с извинениями выпустят на волю.
- Владыкин!
Павел встрепенулся. Милиционер повел его в знакомый кабинет начальника. Здесь он увидел плачущую мать.
- Павлушка, сыночек мой! - кинулась к нему Луша, - аль били тебя: гляди как осунулся, аж синяки под глазами.
Павел поспешил ее успокоить:
- Маманя, слава Богу, никто и пальцем не тронул. Просто... я сильно переволновался...
Тут он взглянул на ликующее лицо начальника и, не желая давать ему повод для самообольщения, добавил:
- За тебя, маманя, переволновался.
Начальник скис. Кивнул на торбу с вещами, очевидно, принесенный матерью, сказал:
- Это вот ты заберешь с собой, тебе у нас долгонько придется пожить. Вы пока побеседуйте тут вдвоем, а я пойду - некогда мне.
