Френсис и Руди шагали по Бродвею на север. Правая туфля у Френсиса хлопала, и задник настырно тер пятку. Он щадил ногу, но вскоре углядел веревочку на тротуаре перед магазином сантехники. Френки Ликхайм сопляк был, когда Френсис был уже большим парнем, а теперь у него свой магазин сантехники — а у тебя что, Френсис? У тебя веревочка. Когда недалеко идешь, шнурков не нужно, а если дорога длинная, без шнурков испортишь ноги на несколько недель. Думаешь, все мозоли, какие нужны в пути, у тебя есть, — а набрел на другую пару туфель, и тут же тебе свеженькие волдыри. Потом до крови их сотрешь, и сиди на месте, покуда не закроются струпьями, а по ним уж новую мозоль набивай.
Веревочка не пролезала в дырки. Френсис рассучил ее и вдел половину, пропустив несколько дырок, чтобы хватило завязать. Потом подтянул носок, вернее, воспоминание о нем — в пятке дыра, на пальце дыра, на подошве тоже, надо другие достать. Стертое место носком проложил и завязал новый шнурок, не туго, а чтобы только туфля не шлепала.
— Есть семь смертных грехов, — сказал Руди.
— Смертных? Это как — смертных?
— Мрут от них. Вот как.
— Что касается меня, я только один признаю, — сказал Френсис.
— Суеверие.
— Ага. Суеверие. Так.
— Зависть.
— Зависть. Это да. Точно.
— Похоть.
— Верно, похоть. Этот мне всегда нравился.
— Трусость.
— Это кто трус?
— Трусость.
— Не знаю, о чем ты. Слова такого не знаю.
— Трусость, — повторил Руди.
— Это слово мне не нравится. Что ты там сказал про трусость?
— Ну, трус. Он трясется. Ты знаешь, кто такой трус? Он убегает.
— Нет, такого слова я не знаю. Френсис не трус. Он с кем хочешь будет драться. Слушай, знаешь, что мне нравится?
— Что тебе нравится?
— Честность, — сказал Френсис.
— Тоже грех, — сказал Руди.
По Шейкер–роуд дошли до Норт–Пёрл–стрит и снова повернули на север. Теперь они там живут. Церковь Святого сердца перекрасили с тех пор, как он в последний раз ее видел, а напротив, в 20–й школе, устроили корты. И много домов появилось с шестнадцатого года. Вот их квартал. Когда Френсис проходил по этой улице в последний раз, она мало чем отличалась от пастбища. Коровы старика Руни ломали забор и бродили по улице, валили прямо на тротуар и на мостовую. Ты это прекрати, сказал старику судья Роунан. Что прикажешь делать, спросил старик, пеленки на них надевать?
Они добрались до конца Норт–Пёрл–стрит, где она входила в Минандс и, повернув, вливалась в Бродвей. Миновали место, где некогда стояла таверна «Бычья голова». Френсис мальчиком видел там кулачный бой: Гас Рулан вышел из своего угла, лопух–соперник протянул руку для пожатия, а Гас заехал ему, и кончен бал, погасли свечи. Честность. Миновали стадион Хокинса — здоровую дуру отгрохали на месте Чедвик–парка, где Френсис играл в бейсбол. Хороший удар, и мяч катится на край света, в травы. Гав–Гав Бакли кинется за ним, тут же найдет, фокусник, и высадит бегуна с третьей базы, когда до дому рукой подать. Гав–Гав держал в траве пяток запасных про такой случай и хвастал потом своей игрой в поле. Честность. Умер Гав–Гав. Развозил лед и лошадь кулаком огрел, а она его стоптала, так словно бы? Не–ет. Ерунда какая–то. Кто же лезет на лошадь с кулаками?
