Теперь она сидела у окна в своей комнате в Крийоне, одетая только в его рубашку. Она подобрала босые ноги, уперлась подбородком в колени и думала об этом, другом рассвете, пока под ними просыпалась площадь Согласия и по улицам шуршали шины первых автомобилей. Ночью они занимались любовью долго, лежа в дремоте и просыпаясь от дикого голода, который Жолио удалось испытать только однажды в жизни. Люди Бертрана всегда дежурили в Крийоне, и Нелл следовало бы быть осторожней и не приводить его сюда; но, возможно, понял он, что она так и хотела, чтобы все знали, что мадам графиня делает то, что ей заблагорассудится. Она была англичанкой: для нее не существовало авторитетов.
— Ты вернешься? — спросила он — В Биркмир? Теперь, когда немцы приближаются?
— Я хочу, чтобы они пришли, — пробормотала она. — Я до смерти устала от этой странной войны. Я хочу, чтобы все решилось. Нет, я не вернусь. Будет ли виноградник французским или немецким — мне все равно. Если я останусь, смогу принести пользу здесь. Ты будешь смеяться, Рикки, но мне начала нравиться фамилия де Луденн. И у меня ее не отнять. Не отнять.
Ее голос оборвался на полуслове, и в этом звуке он уловил все страхи прошлой зимы, новости из Седана, где, может быть, уже сейчас ее муж был мертв, безнадежность и тягость ожидания. Он протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она встала, отвернулась от него и быстро пошла в ванную. Ей не нужно было его сочувствие. Все равно что соль сыпать на рану.
Вот что изменилось в Нелл: появилась внутренняя жесткость, скрывающаяся под ее красотой. Может, это пришло с возрастом или возникло от равнодушия со стороны Бертрана, или от отсутствия детей, но стремление к выживанию было заметно в ее глазах. И ему было больно видеть это.
Она включила воду. Он хотел было забрать рубашку, которую она скинула на плиточный пол, и сбежать, пока она в ванной. Это было бы освобождением от демонов, которые захватили его ночью, от ее кожи под его руками, от мягких изгибов ее тела. С облегчением остаться в одиночестве.
Если во Франции было общепринятым иметь любовницу, Жолио-Кюри был исключением из правил. Он был верен Ирен с первого дня их встречи в 1925 году — она была занята экспериментом, проводимым ее кафедрой в радийной лаборатории, куда его тогда только что наняли в качестве ассистента Марии Кюри; он, Фред, был уязвлен и озлоблен после разрыва с Нелл. Он ухаживал за своей женой на прогулках в лесах Фонтенбло; и во время лыжных поездок в Альпы, где она разделась и предложила ему свою девственность; и в доме ее матери в Бретани, где он учился ходить под парусом; и в лаборатории, где они оба проводили опыты, труднообъяснимые постороннему. Ирен не волновали обычные для женщин вещи: украшения, одежда или интриги. С детства ее воспитывали два самых выдающихся ума в области физики и тем самым тренировали ее мозг. Когда Фред думал об Ирен, она представлялась ему творением Пикассо в его кубистский период, части ее тела были массивны, лицо лишено эмоций. Она считала его хорошим способом заиметь детей — «этот выдающийся эксперимент», как она это называла. Теперь у них их было двое.
