Одетые в одинаковую форму полицейские влетели в клуб и сразу же рассредоточились по всему помещению, перегораживая пути к отступлению. Впрочем, никому и не пришло в голову убегать. Музыка замолчала, включился яркий свет. Заснувший было пьянчужка проснулся и начал крутить головой, не понимая что происходит.
Извинившись перед гостями за вынужденное беспокойство полицейские потребовали от всех присутствующих оставаться на своих местах, а сами зарисовали план клуба, отметив, кто где и с кем сидит. Со столов были собраны стаканы с недопитыми напитками. Их, как вещественные доказательства, поместили в специальные пакеты и контейнеры и вынесли прочь. На полицейских были белые перчатки, почему-то это особенно бросалось в глаза.
Некоторое время полиция общалась с клиентами клуба, записывая их данные и контактные телефоны, затем гости были отпущены восвояси.
Бледный и напуганный хозяин клуба низко кланялся каждому гостю, принося извинение за вынужденные неудобства, и заверяя в своей невиновности.
Разобравшись с клиентами полиция приступила к девушкам. Их заставили переодеться, затем, на тех из них, кто на момент прихода полиции находился в зале надели наручники и грубо вытолкали за дверь. На улице арестованных ждали полицейские фургоны.
Допрос производился в городке Такамацу и шел несколько часов до самого утра.
Четырнадцать человек арестованных, среди них три русские, три румынки и восемь филиппинок плакали, сумбурно и путаясь отвечали на вопросы.
По окончании допроса все девушки были отправлены в следственный изолятор – сравнительно маленькую комнатку, в углу которой торчал унитаз и умывальник. Вместо одной стены была решетка, из-за которой за арестованными наблюдали стражи порядка.
В камере не было никакой мебели, пригодной для того, чтобы сидеть или лежать на ней. Не оказалось даже циновки. Спать приходилось прямо на каменном полу, но все на полу не поместились. Поэтому спали по очереди.
После подъема лежать или прислоняться спиной к стене запрещалось, глаза должны были быть открытыми. И так до того момента, пока не принесут еду или не дадут отбой ко сну.
От волнений и расстройства у кого-то из девушек раньше времени начались месячные, другие терпели неудобство из-за необходимости справлять естественные нужды в битком набитом помещении и под надзором охранников.
Хуже всего, что арестованным ничего не говорили, им не разрешали позвонить домой или предупредить фирму-нанимателя, они не имели ни малейшего представления, как долго им придется пробыть в этой тюрьме и не останутся ли они тут навсегда.
