Чамди хочет погладить ее, успокоить – и вдруг замирает. На руках у нее – ребенок, совсем крошечный. Ребенок не шевелится. Лицо женщины в грязи, часть волос вырвана.
Чамди наклоняется так близко, что даже чувствует ее дыхание. Морщинки вокруг глаз еще заметнее от пыли, смешавшейся с потом. Губы сухие и белые. Чамди все смотрит на голого младенца, трогает его щеку. Младенец не двигается. «Иди спать», – говорит себе Чамди. Дрожащим пальцем касается детского животика. Тишина…
– Ты чего? – спрашивает вдруг Сумди.
Чамди быстро оборачивается.
– Да не бойся ты. Свои.
– А я и не боюсь, – лепечет Чамди.
– Чего ты делаешь?
– Я просто… мне показалось, что с ребенком… что-то не то.
Сумди вид женщины и младенца не беспокоит.
– Иди спать, – говорит он.
– Но он не дышит…
Сумди кладет палец на ротик ребенка.
– Дышит, я же чувствую. Он просто спит. Расслабься!
Сумди кладет ладони женщине на лицо.
– Амма, – зовет он.
Осторожно трясет ее за плечо пару раз, и женщина перестает стонать.
– Ты ее знаешь? – спрашивает Чамди.
Сумди обнимает Чамди и ведет его к навесу. Интересно, он опереться хочет, чтоб легче было идти, или просто так, по-дружески?
– Ложись спать. Нам еще завтра работать.
– А что мы будем делать?
– Завтра узнаешь.
Они снова укладываются на дорожке.
– Чамди…
– Что?
– Ты ведь быстро бегаешь, да?
– Сколько можно одно и то же спрашивать?
– Ну скажи. Пожалуйста.
– Да, я быстро бегаю.
– Это хорошо.
Сумди закрывает глаза. Рукой задевает спящую сестру. Та ворочается, но не просыпается. А Чамди все думает о женщине. Почему она стонет, о чем бормочет себе под нос? Он приподнимается и смотрит на нее. В лунном свете блестят ее зубы. Младенец у нее на руках застыл, как изваяние.
Чамди снова ищет на небе силуэт матери. Ищет и не находит. Наверное, она сейчас занята. Тогда он просит ее переставить звезды так, чтоб получилось имя отца. Ведь в городе живут тысячи тысяч людей, а Чамди нужно найти среди них одного-единственного. Так пускай небеса хоть имя его подскажут.
Рано утром улица просыпается. На деревьях и на крышах домов каркают вороны, и Чамди открывает глаза. Сколько же народу ночует на улице! Молодой парень, зевая и потягиваясь, вылезает из тачки. Садится, расчесывается пятерней и глядит по сторонам. Мимо идут двое, несут ведерки с водой. Улыбаются, – наверное, один из них пошутил. Кто-то подметает улицу длинной метлой, сгребает мусор с дорожки. Старуха садится на корточки и чистит пальцем зубы. На губах пенится густая черная паста. Старуха полощет рот водой из полосатой кружки и сплевывает прямо на дорожку. Ей и дела нет до того, что парень тут уже подмел. Лысый толстяк в белой рубахе идет босиком через дорогу. В одной руке у него джазве, в другой букет бархоток. На лбу красный кружок. «Значит, в храм собрался», – думает Чамди.
