— Грабители могил, — выдохнул он, и слова эти породили тихое эхо, отдавшееся от каменных склонов. — Грабители могил пришли в Великое Место. Они заполняют дыры, проделанные в гробницах, теми камнями, которые вы видели. Вот почему груда известняка исчезла.
Семеркет сглотнул. Ограбление могилы было самым серьезным преступлением, самой тяжкой разновидностью ереси. Если Квар был прав и в Великое Место и вправду кто-то вторгся, хрупкий баланс между жизнью и смертью будет нарушен. Мертвые фараоны, вечно трудящиеся в своей загробной жизни на благо Египта, ожесточатся против живых. В результате начнутся несчастья, воцарится хаос.
В песке у ног Семеркета и Квара послышалось тихое, но отчетливое звяканье — наконечник копья ударился обо что-то металлическое. Оба молча переглянулись. Меджай упал на колени и начал неистово копать. Когда он увидел, что в песке, то инстинктивно подался назад, будто обнаружил зарывшееся в почву отвратительное насекомое. Чиновник нагнулся, чтобы тоже взглянуть, и увидел пламенеющую на фоне песка золотую серьгу-кольцо.
Именно Семеркет протянул руку, чтобы достать вещицу. Кольцо и вправду было золотое — великолепное затейливое украшение, модное во время предыдущей династии. По всему ободку были вставлены неграненые рубины — смесь солнечного света и крови.
— Это я виноват, — горестно сказал Квар.
Они с Семеркетом сидели на вершине башни меджаев и ели то, что им принесли деревенские слуги. Насколько чиновник мог судить, приправы, которыми пользовались строители гробниц, были не такими острыми, как прошлым вечером — или же он стал привыкать к их едкости.
Семеркет поднес к губам кувшин с пивом.
— Ты не знаешь наверняка, было ли что-то украдено.
— Украшение…
— Оно могло пролежать там столетия.
Квар ничего не сказал. Похоже, он впервые призадумался над таким объяснением. Семеркет сжевал несколько фиников.
— Но даже если это не так, в чем твоя вина?
С глубоким стыдом Квар кашлянул и нерешительно начал:
— В тот день, когда вы сюда пришли…
— Да?
— Я спал.
Семеркет ничего не ответил. Он уже это знал.
— Этот пост, — продолжал Квар. — Я становлюсь для него слишком стар. Я так устал, что могу только сложить оружие. Говорю же, я позволил этим грабителям проникнуть в долину.
Семеркет знал, что нубийцу трудно было в этом признаться. Никто, мужчина или женщина, не хочет признавать, что их расцвет миновал. Что же касается Квара, такое признание влекло за собой еще и то, что, возможно, его слабость стала причиной ужасного преступления.
