Кеея внезапно прекратила вопить, тупо уставившись на руку хозяйки, в которой были теперь зажаты смятые голубые бусины. Потом нерешительно прикоснулась к мочке уха и увидела, что пальцы ее залиты кровью. Платье тоже оказалось запачкано красным.
Все соседи услышали пронзительные вопли девушки. Люди бросали свои дела и прислушивались, карабкались на плоские крыши и глядели в чужой двор. Они цокали языками, став свидетелями того, как их соседка Меритра мучает еще одну служанку.
Именно тут ворота распахнулись — их открыл тупоумный слуга Ненри. Кеея резко замолчала и вместе с госпожой уставилась в ту сторону.
Ненри стоял рядом с большим паланкином и моргал, пытаясь понять, что перед ним за сцена. Кровь на плитах двора, плачущая служанка, повсюду трепыхаются рыбки… Что тут могло случиться?
Жена подошла к воротам и развела руками в преувеличенно гостеприимном жесте:
— Да будет благословен тот день, когда мой господин вернулся домой!
Ненри, насторожившийся из-за насмешливого тона жены, попытался заговорить.
— Любовь моя… — начал было он.
Но его перебили обличительные речи, полившиеся из ее уст.
— Итак, ты жив и здоров. Какой же я была дурой, что беспокоилась, не погиб ли ты, не ранен ли разбойниками! Почему ты не мог послать ко мне своего человека с весточкой?
— Он был мне нужен. Мой брат был… И до сих пор… Он очень болен — ты сама видишь.
С этими словами муж повернулся и показал на человека в паланкине. Шерстяное одеяло, укрывавшее Семеркета, едва вздымалось от его дыхания.
— Да я вижу, его доставили четыре носильщика. Ты за ним присматриваешь лучше, чем когда-либо присматривал за мной. И во сколько тебе это обошлось?
— В тридцать медных колец.
— В тридцать? Услышь его, бог воров и странников! Это кресло что, умеет летать?
Меритра бросила обвиняющий взгляд на наемных носильщиков. Те невольно шагнули назад, на улицу.
— Других носилок я не нашел, любовь моя. Я же тебе сказал — он болен. Очень болен.
Женщина сдернула с Семеркета одеяло.
— Ты имеешь в виду — у него похмелье!
Человек в кресле слегка шевельнулся.
Потемневшие веки Семеркета дрогнули, он медленно открыл глаза, и агатовые блики в них слегка замерцали при виде незнакомой обстановки вокруг. Он увидел слишком пышно разукрашенный двор, своего съежившегося брата, перепачканную кровью служанку — и сразу понял, где находится. С легким стоном пришлось снова закрыть глаза, почти не интересуясь нескончаемой обвинительной речью Меритры.
— …Такие деньги выброшены на ветер!
